Анализ стиха луговского владимира гуси
над необъятной Русью с озерами на дне загоготали гуси зелёные вечерние Заря огнём холодным позолотило их сейчас-то не свободна как старый русский стих ..​

Дело было летом. я жил тогда с отцом на хуторе, в южной россии… отец мой был страстным охотником; и как только не был занят по хозяйству – и погода стояла хорошая, — он брал ружье, надевал ягдташ, звал своего старого трезора и отправлялся стрелять куропаток и перепелов… он часто брал меня с собою… большое это было для меня удовольствие! я засовывал штаны в голенища, надевал через плечо фляжку – и сам воображал себя охотником! пот лил с меня градом, мелкие камешки забивались мне в сапоги; но я не чувствовал усталости и не отставал от отца. когда же раздавался выстрел и птица падала, я всякий раз подпрыгивал на месте и даже кричал – так мне было весело! раненая птица билась и хлопала крыльями то на траве, то в зубах трезора – с нее текла кровь, а мне все-таки было весело, и никакой жалости я не ощущал. чего бы я не дал, чтобы самому стрелять из ружья и убивать куропаток и перепелов! но отец объявил мне, что раньше двенадцати лет у меня ружья не будет; и ружье он мне даст одноствольное и стрелять позволит только жаворонков. этих жаворонков в наших краях водилось множество… вот однажды мы с отцом отправились на охоту – под самый петров день. в то время молодые куропатки еще малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошел в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела. косить там было неудобно – и трава долго стояла нетронутой. цветов росло там много: журавлиного горошку, кашки, колокольчиков, незабудок, полевых гвоздик. когда я ходил туда с сестрой или с горничной, то всегда набирал их целую охапку; но когда я ходил с отцом, то цветов не рвал: я находил это занятие недостойным охотника. вдруг трезор сделал стойку; отец мой закричал: «пиль! » — и из-под самого носа трезора вскочила перепелка – и полетела. только полетела она странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю – точно она была раненая или крыло у ней надломилось. трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует. отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. и вдруг смотрю: трезор наддал – и цап! схватил перепелку, принес и подал ее отцу. отец взял ее и положил себе на ладонь, брюшком кверху. я подскочил. «что это, говорю, она раненая была? » — «нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что ее легко поймать». – «для чего же она это делает? » — спросил я. «а для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. потом бы она хорошо полетела. только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась – и трезор ее поймал». – «так она не раненая? » — спросил я опять. «нет… но живой ей не быть. трезор ее, должно быть, даванул зубом». я пододвинулся ближе к перепелке. она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком. и мне вдруг так жаль ее стало! мне показалось, она глядит на меня и думает: «за что же я умирать должна? за что? ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались спасти, отвести собаку подальше – и вот попалась! бедняжка я! бедняжка! несправедливо это! несправедливо! » «папаша! – сказал я, — да может быть, она не умрет…» и хотел погладить перепелочку по головке. но отец сказал мне: «нет! вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются ее глаза». так оно точно и случилось. как только у ней закрылись глаза – я заплакал. «чему ты? » — спросил отец и засмеялся. «жаль мне ее, сказал я. – она долг свой исполняла – а ее убили! это несправедливо! » — «она схитрить хотела, — ответил мне отец. – только трезор ее перехитрил». «злой трезор! – подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. – какая же тут хитрость? тут любовь к детенышам, а не хитрость! если ей приказано притворяться, чтобы детей своих спасать, так не следовало трезору ее поймать! » отец хотел было сунуть перепелку в ягдташ, но я ее у него выпросил, положил ее бережно в обе ладони, подышал на нее… не очнется ли она? однако она не шевелилась. «напрасно, брат, — сказал отец, — ее не воскресишь. вишь, головка у ней болтается»