Лист бійцю зони ато будь ласочка іть

ответ:

недавняя информационная волна, на поверхности которой плавали какие-то нелепые списки произведений – не то для школьной программы , не то для рекомендованного внеклассного чтения – не могла не обратить мысли к этому школьному предмету, согласно общепринятому мнению, одному из центральных в образовательном комплексе средней школы.

разумеется, первое, что приходит в голову – это личные воспоминания. так сказать, мой собственный опыт знакомства с этим предметом, приобретенный давным-давно, в эпоху классической советской школы, когда среднее образование, согласно нередко высказываемым ныне мнениям, "не было еще разрушено варварскими реформами".

так вот, что же дало мне изучение в школе?

сразу скажу, что учился я довольно прилежно, все полагающиеся произведения прочитывал – причем, прочитывал как положено: до 1 сентября года изучения этого произведения в программе. это, несомненно, было полезно: даже почтение таких текстов, как "что делать? " н. г. чернышевского или "как закалялась сталь" н. а. островского оставило определенный след в мозгу и, в общем, даже не казалось мне тогда особо скучным. во всяком случае, я об этом чтении не жалею и не жалел никогда.

сами же уроки , напротив, не оставили следа никакого – помимо ощущения бездарно потраченного времени. какие-то отрывочные воспоминания всплывают, относящиеся к разным (а я учился в трех весьма разных школах): "дети, найдите в тексте описания природы" или "покажите, как писатель показывает трудную жизнь крепостного крестьянина". все это было исключительной бессмыслицей, ничего не добавлявшей ни разуму, ни сердцу. и никаким образом не повлиявшей на мои взгляды и предпочтения.

все же, дав себе труд напрячь память, я смог извлечь оттуда еще несколько крупиц информации. всплыли уроки в седьмом классе, в школе, где я проучился лишь один год, и где у нас словесность преподавала крайне глупая и неразвитая (хотя и весьма добрая) учительница, сильно уступавшая всем прочим, встреченным мною в школьные годы. зато она одна знала, что делает: готовила учеников к написанию экзаменационных сочинений. для этого она заставляла фактически заучивать множество словесных штампов – банальнейшие речевые обороты, вырванные из контекста стихотворные стоки или двустрочия, эпитеты, истоптанные как ступенька в жилконторе. надо было нагрузить себя всем этим мусором, а затем научиться жонглировать им. вот и все.

надо сказать, что это было правильно и хорошо работало – ибо было конгениально самому явлению школьных экзаменационных сочинений. которые, вопреки публично декларируемой цели, никаким образом не проявляли умение ученика связно мыслить и связно излагать свои мысли письменно. никто мыслить в этих сочинениях и не пытался – в том числе и даже особенно те, кто в принципе мыслить мог: это было не только не нужно, но и опасно – ибо грозило выходом за границы шаблона, а значит и дополнительной неопределенностью оценки. как не годились эти сочинения и для проверки навыков правописания: ограниченный набор заученных шаблонов ничего общего не имел с реальными трудностями орфографии и пунктуации, с которыми человека сталкивает жизнь.

в общем, единственный, реально проверяемый в этом состязании навык состоял в вышеупомянутом умении лить речевую воду, говоря, не сказать ничего. в практике позднебрежневского это было до некоторой степени полезное умение.

к сказанному я, , могу добавить еще и отцовский рассказ о преподавателе его школьных лет. это был конец сороковых годов прошлого века – так вот, учитель, преподававший в одном закрытом учебном заведении, счел, что главной целью его труда является пробуждение у школьников интереса к чтению. чего он и добивался, по словам отца довольно результативно – просто читая вслух те или иные отрывки, способные заинтриговать мальчиков. и мальчики шли в библиотеку.