Доклад на тему Участие Л.Н. Толстого при обороне Севастополя

EN

ГЛАВНАЯ

/

СТАТЬИ

/

ВЫ ЗДЕСЬ

Как Лев Толстой защищал Севастополь

Коновалов Александр • 14.09.2021

0

10522

4

Как Лев Толстой защищал Севастополь

13 сентября 1854 года (25 сентября по н. ст.) началась первая героическая оборона Севастополя. 349 дней русские моряки и солдаты отстаивали город при численном превосходстве противника и продемонстрировали всему миру свой героизм, мужество и отвагу. Среди защитников города был и молодой подпоручик Лев Николаевич Толстой – в будущем знаменитый русский писатель.

Почти мировая война

4 октября 1853 года Турция в очередной раз объявила России войну, и вновь Россия ответила тем же. Но в этот раз Турцию поддержали Англия и Франция, которые очень внимательно следили за развитием событием и совсем не были заинтересованы в усилении России на Черном море. В феврале 1854 года они заключили военный союз с Турцией и сразу же выдвинули России ультиматум о выведении войск из Дунайских княжеств. Россия, естественно, не стала выполнять такие требования, и 15 марта союзники объявили ей войну. Англия и Франция попыталась начать боевые действия с провокаций на Балтике, в Белом море и на Тихом океане. Действия их оказались не очень удачными, и они начали готовить десант в Крыму. 12 сентября захватчики высадили 62-тысячный десант возле Евпатории и двинулись в сторону Севастополя. 25 сентября в Севастополе объявили осадное положение, а руководство обороны принял на себя вице-адмирал Владимир Корнилов. 27 сентября, выступая перед гарнизоном, он сказал о чести, которая выпала всем, – защищать Севастополь. Сказал и о том, что отступать некуда – позади море.

По зову сердца

Вот теперь мы переходим к главной теме: как Лев Толстой оказался в Севастополе и что он там делал. Начнем почти по порядку. В 1844 году Лев Толстой поступил в Императорский Казанский университет, но учеба на факультете арабско-турецкой словесности не произвела на него должного впечатления, и в результате он был оставлен на второй год. Теперь Лев Николаевич решил поучиться на юридическом факультете, но и здесь не все у него заладилось. Через два года он вообще покинул учебное заведение.

На военную службу Толстой поступил на Кавказе, когда гостил у своего старшего брата Николая, который был офицером-артиллеристом в Кавказских войсках. В феврале 1852 года он выдержал экзамен на звание юнкера и был зачислен на правах вольноопределяющегося фейерверкером (унтер-офицерский чин) 4-го класса в 4-ю батарею 20-й артиллерийской бригады. В конце 1853 года Толстой обратился к генералу М. Д. Горчакову, который приходился ему дальним родственником, с о переводе его в действующую армию на Дунай, и вскоре был переведен туда.

После высадки неприятеля в Крыму Лев Николаевич, как истинный патриот, подал рапорт о переводе его в Севастополь. Он хотел испытать себя Севастополем, убедиться в своих собственных духовных силах.

Шел второй месяц героической обороны Севастополя, когда в осажденный город прибыл Лев Толстой 7 (19) ноября 1854 года. Он ехал в Крым через Одессу, Николаев, Херсон и Перекоп. Дороги были загружены войсками и обозами, тонувшие в непрозрачной грязи. Навстречу шли толпы пленных, тянулись телеги с ранеными, на подорожных станциях не хватало лошадей. С большим трудом удалось получить место в почтовой повозке. И вот, наконец, Толстой в Севастополе. Вспоминая о чувствах, владевших им в те минуты, писатель говорил в рассказе «Севастополь в декабре»:

Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и, чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах...

В Севастополе от наблюдательного взгляда писателя не скрылось «...странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака». А люди, казалось, ничем не отличались от других русских людей. В них не было видно ни какого особенного энтузиазма и геройства, ни суетливости и растерянности. Каждый спокойно занимался своим делом.

10 (22) ноября 1854 года 26-летний подпоручик артиллерии Лев Толстой был назначен младшим офицером в 3-ю легкую батарею 14-й артиллерийской полевой бригады. Батарея в это время находилась в резерве и не принимала участия в боях. У Толстого появилось свободное время. Писатель появлялся во многих местах, где по службе не обязан был находиться, и со страстью художника впитывал новые для него впечатления. За несколько дней он сумел осмотреть весь город, побывать на бастионах и различных укреплениях, поговорить с рядовыми воинами и руководителями обороны. Свое мнение о Севастополе, моральном состоянии русских войск, их стойкости, историческом значении Севастопольской обороны Толстой изложил в письме брату Сергею Николаевичу в ноябре 1854 года:

Дух в войсках свыше всякого описания. Во времена древней Греции не было столько геройства. Мне не удалось ни одного раза быть в деле, но я благодарю Бога за то, что я видел этих людей и живу в это славное время.

Объяснение:

извини что много) я тоже из севастополя:)

Коринфский а.а. народная русьvi лес и степь стихийная душа народа, - как в зеркале отразившаяся со всеми достоинствами и недостатками в памятниках изустного простонародного творчества, сохраненных от забвения пытливых народоведов-собирателей, - во все времена и сроки стремилась на простор. тесно было ей - могучей - ютиться веки-вечные в насиженном поколениями родном гнезде, - хотя она и была прикована к нему неразрывными цепями кровной любви и всегда, куда бы ее ни закинула судьба, возвращалась к этому «гнезду», - хотя бы только мысленно, если нельзя на деле. широкий размах был, - как и теперь остается, - неизменно присущ душе. невместно было ей прятаться в норы от веяний внешней жизни, отовсюду наступавшей на нее. как же ей было не рваться на простор, когда ее обуревала разлитая по всему народному духу силушка богатыря святогора, не нашедшего на белом свете «тяги земной» и «угрязшаго» в недра матери-сырой- самобытная в каждом своем проявлении богатырская душа пахаря и в исканий простора оказалась не менее своеобразною. желанный, он являл ей себя и в живых стенах деревьев -в лесу, и на вольном воздухе безлесной степной равнины, волнующейся, как море синее - ковылем, травой шелковою. «степь леса не хуже! » - говорит народная русь, но тут же новым крылатым словцом сама себя оговаривает: «лес степи не лучше! » и прибавляет к этим двум поговоркам другие, еще более красные. «в степи - простор, в лесу - угодье! », «где угоже, там и просторно! », «от простора угодья не искать, от угодья - простора! », «на своем угодье - житье просторное! » и т. д. этими поговорками-присловьями поясняется сближение степного «простора» с лесным «угодьем». «просторно вольному казаку на белом свете жить: был бы лес-батюшка да степь-матушка! » - подговаривается к ним, что присказка к сказке, речение, подслушанное в жигулевском поволжье, - в тех местах, где когда-то задавала свой грозный пир понизовая вольница, оторвавшаяся от земли и выливавшая горючую тоску по ней в своих воровских да разбойничьих песнях. и теперь еще хватают за сердце, щемят ретивое свои «удалым» напевом такие песни, как: «не шуми ты, мати зеленая дубровушка!   не мешай-ка ты мне, молодцу, думу думати:   как поутру мне, добру-молодцу, во допросе быть,  во допросе быть, перед судьей стоять,  ах, пред судьей стоять - пред праведным,  перед праведным, пред самим » с такими словами обращается удалой казак «вор разбойничек» к охранявшей его волю вольную зеленой дубравушке. «еще станет меня царь-государь спрашивати», - продолжает свою речь удалая песня: «ты скажи, скажи, детинушка, крестьянской сын, уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал? еще много ли с тобою было товарищей? я скажу тебе, надежа православный царь, всю правду, я скажу тебе всю истину: что товарищей у меня было четверо, уж как первой мой товарищ темная ночь, а второй мой товарищ - булатный нож, а как третий товарищ мой - добрый конь, а четвертой мой товарищ - тугой лук, что рассыльщики мои - калены стрелы. что возговорит надежа православный царь: исполать тебе, детинушка крестьянской сын! что умел ты воровать, умел ответ держать, я за то тебя, детинушка, середи поля хоромами высокими, что двумя ли столбами с перекладиной! » в этой песне разбойник остается все тем же «крестьянским сыном», что и был до своего разбойничества.