Жан Батист Кольбер мав відношення до україни? Якщо так то яким ?

Жан-Бати́ст Кольбе́р (фр. Jean-Baptiste Colbert; 29 серпня 1619 — 6 вересня 1683) — французький державний діяч. На початку державної служби був протеже кардинала Мазаріні, який призначив його своєю довіреною особою. Молодий король Людовік XIV призначив Кольбера інтендантом фінансів. На цій посаді відзначився наполегливою працею та впровадженням багатьох реформ.

На посаді інтенданта фінансів Кольбер викрив ряд зловживань головного інтенданта Ніколя Фуке і став у 1661 р. його фактичним, хоч і не номінальним наступником; лише вісім років опісля він став державним міністром. Водночас Кольбер був головним інтендантом королівських споруд і фабрик. На цій посаді він відзначився своєю довгою і наполегливою працею та увагою до вимог короля.

Не знаючи захоплень, Кольбер, проте, мав широкий кругозір, звик ставити собі високі цілі, але водночас був упертий, суворий, часом жорстокий. Він був першим, хто звернув увагу на зловживання у фінансових справах. Під його керівництвом особлива судова палата зайнялася розслідуванням зловживаннями та поступала з винними без щонайменшої поблажливості. Відкупники податків, фіскальні чиновники були обкладені величезними штрафами; злочинці часто засуджувалися до смерті. У 1662 і 1663 рр. у цих фінансистів було відібрано понад 70 млн ліврів; коли в 1669 р. згадана судова палата була скасована, вона встигла повернути державній казні від 500 осіб — 110 млн ліврів, тобто близько 650 млн сучасних франків.

Жорстокість Кольбера деякою мірою врівноважувалася зменшенням прямого податку (фр. taille), що лежав на нижчих класах населення. Іншим нововведенням було зменшення державного боргу. Деякі позики, під приводом, того, що король при їх укладанні був ошуканий, просто перестали виплачуватися. Водночас державні землі, які іноді століттями до того були продані або роздаровані тепер були примусово повернені — за тогочасною купівельною їх ціною, без уваги до зміни їх вартості.

Объяснение:

если хотите, можете все не писать, самое главное в середине

Византийской живописи в настоящее время едва ли может быть написана. представления наши об этом искусстве и об его тысячелетней жизни естественно основываются на тех сведениях о нем, которыми мы располагаем. но эти сведения весьма неполны и совершенно случайны. они настолько неполны и настолько случайны, что мы даже не знаем, в какой именно степени они неполны и в какой точно мере они случайны. единственно достоверные свидетельства об искусстве его памятники. известные же нам до сей поры памятники византийской живописи ни в смысле их распределения по эпохам, ни в смысле их территориальной группировки, ни в смысле, наконец, иерархии их художественных качеств не отвечают какому-либо порядку. все это остатки разрушенного тысячелетнего мира, разрозненные его следы, пощаженные временем и судьбой со всей той прихотливостью отбора и соседствования, которой отмечают свой путь разрушительные силы времени и жизни. немудрено, что византийской живописи была до сих пор всегда скорее теорией византийской живописи, менявшейся смотря по тем умозаключениям, для коих давало повод наличие известных ее памятников. наличие же это само менялось в зависимости от новых открытий, следовавших за распространением внимания на новые в науке территории, на новые провинции византийского искусства. за последние тридцать лет обширность таких территорий увеличилась во много раз и во много раз возросло количество известных памятников. в непосредственной связи с этим теория византийского искусства вступила в период весьма оживленных и в общем плодотворных дискуссий. она сделалась опытным полем для многих блестящих, если иногда и эфемерных, построений. и нет никаких оснований утверждать, что этот период закончен. наличность памятников византийского искусства возрастает с каждым годом, знания наши с каждым годом расширяются и углубляются. пока это будет так, теория византийского искусства останется жива и сохранит то как бы даже несколько бурное стремление к истине, которое делает ее вот уже тридцать лет столь привлекательной для исследователей. насколько отлично положение современного византийской живописи от былых времен, видно хотя бы из того, что н.п.  кондаков в 70-х годах прошлого столетия предпринял свой замечательный труд « византийского искусства по миниатюрам рукописей». теперь такого рода исследование было бы понятно как работа, лишь косвенно полезная для освещения известных памятников монументальной и станковой живописи. во времена н.п.  кондакова число доступных его вниманию памятников этого рода было так ограниченно, что ему по необходимости пришлось угадывать тысячелетнюю жизнь византийской живописи лишь по отражению ее в другом искусстве, жившем, может быть, иногда и параллельной, но все же своею собственной жизнью, – в искусстве миниатюры. следовать за н.п.  кондаковым в этом отношении теперь было бы почти так же странно, как изучать живописи итальянского треченто и исключительно по данным итальянской миниатюры этой эпохи. заметный шаг в смысле расширения кругозора исследователей византийского искусства был сделан на рубеже двух столетий, новой постановке вопроса о его происхождении. труд  д.в.  айналова об эллинистических основах византийского искусства и нашумевшая в свое время книга strzygowski «orient oder rom» открыли для византийского вопроса те широкие перспективы, вне которых и не могло, конечно, быть предпринято правильное его рассмотрение.