, надо сделать анализ стихотворения Итак, я счастлив был, итак, я наслаждался,

Элегическая настроенность, характерная для двух последних лицейских лет, начинает понемногу и исподволь давать себя знать уже с конца 1815 года. В этом отношении достаточно назвать стихотворение «К ней» («Эльвина, милый друг, приди, подай мне руку...»)1, едва ли не самое первое стихотворение так называемого «бакунинского» цикла.

В основе этого элегического цикла лежало увлечение Пушкина сестрой своего лицейского товарища — Е. П. Бакуниной. Об этом сам Пушкин вспоминал в отброшенных строфах «Евгения Онегина»:

В те дни. .. в те дни, когда впервые

Заметил я черты живые

Прелестной девы, и любовь

Младую взволновала кровь

И я, тоскуя безнадежно,

Томясь обманом пылких снов,

Везде искал ее следов,

Об ней задумывался нежно,

Весь день минутной встречи ждал

И счастье тайных мук узнал. . .

Прямым соответствием с этими строками звучит запись в лицейском дневнике Пушкина 1815 года, где собственное чувство характерно передается как своими стихами, так и стихами Жуковского:

Итак я счастлив был, итак я наслаждался,

Отрадой тихою, восторгом упивался.. .

И где веселья быстрый день?

Промчался лётом сновиденья,

Увяла прелесть наслажденья, И снова вкруг меня угрюмой скуки тень! ..

Я счастлив был! .. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно    было!—наконец    я    потерял    надежду,    вдруг

Исследователи  насчитывают  до  двадцати двух  пушкинских стихотворений, в  которых в той  или иной мере содержатся отголоски этого увлечения. Чем ближе Пушкин будет подходить к 1816 году, тем все сильнее будут звучать элегические ноты в его лирике, та ее элегическая окрашенность, с какой он и выйдет из Лицея и какую впоследствии, исчерпав до конца, сам же и осудит в своей «Вольности». Именно с этого года начинается особенно сильное пушкинское увлечение поэзией Жуковского. Характерные черты поэтики созданной им и Батюшковым «школы гармонической точности» с особенной отчетливостью определяют основную стилевую окраску целого цикла пушкинских эЛегий последних двух лицейских лет.

Явственные приметы поэтики школы Жуковского и Батюшкова отчетливо проступают в пушкинских элегиях этих лет:

Задумчиво бродя в глуши лесов, Произносил я имя несравненной; И звал ее — и глас уединенный Пустых долин позвал ее в дали. (I, 198)

И ты со мной, о Лира, приуныла.

Наперсница душа моей больной! —

Твоей струны печален звон глухой,

И лишь любви ты голос не забыла! ,.

К чему мне петь?  под кленом полевым

Оставил я пустынному зефиру

Уж навсегда покинутую лиру

И слабый дар как легкий скрылся дым.)

Так выявляются отдельные этапы ранней лирики Пушкина, когда он, исчерпав одни возможности поэтического творчества, свойственные данному периоду его развития, переходил к другим и, в свою очередь, исчерпав их, переходил к третьим. «Вакхический» пафос воспевания радостей и наслаждений жизни, окрашивавший пушкинскую лирику 1815 года, сменяется элегическими настроениями 1816 и первой половины 1817 года, а это, в свою очередь, сменяется свободолюбивой устремленностью 1817—1819 годов.

Последние два года, проведенные в Лицее, отмечены стремительным ростом художественного мастерства Пушкина, расширением его кругозора, последовательно сказывающемся на углублении содержания его лирики, приобретающей все более самостоятельный, самобытный и новаторский характер.

Пушкин постепенно освобождается от воздействия посторонних поэтических систем, влияния привычной поэтической фразеологии. Появляющаяся в его лирике конкретность поэтического мышления уже в эти годы становится залогом   достижений его зрелой лирики.

Объяснение:

Моя отрада — мысленный полёт

По книгам, со страницы на страницу.

Зимой за чтеньем быстро ночь пройдёт,

Тепло по телу весело струится,

А если попадется редкий том,

От радости я на небе седьмом.

Не доверяйте духам темноты,

Роящимся в ненастной серой дымке,

Какими б ангелами доброты

Ни притворялись эти невидимки.

Мы век проводим за трудами дома

И только в праздник видим мир в очки.

Как бесом одержим, кривляется народ, -

И это он зовет весельем, пляской, пеньем!