О ком больше думает в сцене объяснения в саду Онегин: о себе или о чувствах Татьяны?

недолго пришлось нам дожидаться разлива. в одну ночь после сильного, теплого дождя воды прибавилось сразу на метр, и отчего-то невидимый ранее город кострома с белыми зданиями показался так отчетливо, будто раньше он был под водой и только теперь из-под нее вышел на свет. тоже и горный берег волги, раньше терявшийся в снежной белизне, теперь возвышался над водой, желтый от глины и песка. несколько деревень на холмиках были кругом обойдены водой и торчали, как муравейники.

на великом разливе волги там и тут виднелись копеечки незалитой земли, иногда голые, иногда с кустарником, иногда с высокими деревьями. почти ко всем этим копеечкам жались утки разных пород, и на одной косе длинным рядом, один к одному, гляделись в воду гуси-гуменники. там, где земля была совсем затоплена и от бывшего леса торчали только вершинки, как частая шерсть, всюду эти шерстинки покрывались разными зверьками. зверьки иногда сидели на ветках так густо, что обыкновенная какая-нибудь веточка ивы становилась похожа на гроздь черного крупного винограда.

водяная крыса плыла к нам, наверно, издалека и, усталая, прислонилась к ольховой веточке. легкое волнение воды пыталось оторвать крысу от ее пристани. тогда она поднялась немного по стволу, села на развилочку.

тут она прочно устроилась: вода не доставала ее. только изредка большая волна, "девятый вал", касалась ее хвоста, и от этих прикосновений в воде рождались и уплывали кружочки.

а на довольно-таки большом дереве, стоящем, наверно, под водой на высоком пригорке, сидела жадная, голодная ворона и выискивала себе добычу. невозможно бы ей было углядеть в развилочке водяную крысу, но на волне от соприкосновения с хвостом плыли кружочки, и вот эти-то кружочки и выдали вороне местопребывание крысы. тут началась война не на живот, а на смерть.

несколько раз от ударов клюва вороны крыса падала в воду, и опять взбиралась на свою развилочку, и опять падала. и вот совсем было уже удалось вороне схватить свою жертву, но крыса не желала стать жертвой вороны.

собрав последние силы, так ущипнула ворону, что из нее пух полетел, и так сильно, будто ее дробью хватили. ворона даже чуть не упала в воду и только с трудом справилась, ошалелая села на свое дерево и стала усердно оправлять свои перья, по-своему залечивать раны. время от времени от боли своей, вспоминая о крысе, она оглядывалась на нее с таким видом, словно сама себя спрашивала: "что это за крыса такая? будто так никогда со мной и не бывало! "

между тем водяная крыса после счастливого своего удара вовсе даже и забыла думать о вороне. она стала навастривать бисерок своих глазок на желанный наш берег.

срезав себе веточку, она взяла ее передними лапками, как руками, и зубами стала грызть, а руками повертывать. так она обглодала дочиста всю веточку и бросила ее в воду. новую же срезанную веточку она не стала глодать, а прямо с ней спустилась вниз и поплыла и потащила веточку на буксире. все это видела, конечно, хищная ворона и провожала храбрую крысу до самого нашего берега.

однажды мы сидели у берега и наблюдали, как из воды выходили землеройки, полевки, водяные крысы, и норки, и заюшки, и горностаюшки, и белки тоже сразу большой массой приплыли и все до одной держали хвостики вверх.

каждую зверушку мы, как хозяева острова, встречали, принимали с родственным вниманием и, поглядев, пропускали бежать в то место, где полагается жить ее породе. но напрасно мы думали, что знаем всех наших гостей. новое знакомство началось словами зиночки.

- поглядите, - сказала она, - что же это делается с нашими утками!

эти наши утки выведены от диких, и мы возили их для охоты: утки кричат и подманивают диких селезней на выстрел.

глянули на этих уток и видим, что они отчего-то стали много темнее и, главное, много толще.

- отчего это? - стали мы гадать, додумываться.

и пошли за ответом на загадку к самим уткам. тогда оказалось, что для бесчисленного множества плывущих по воде в поисках спасения паучков, букашек и всяких насекомых наши утки были двумя островами, желанной сушей.

они взбирались на плавающих уток в полной уверенности, что наконец-то достигли надежного пристанища и опасное странствование их по кончено. и так их было много, что утки наши толстели и толстели заметно у нас на глазах.

так наш берег стал островом спасения для всех зверей - больших и маленьких.