Нужен целостный анализ произведения Валерия Шаламова

Мне кажется, что поэзия валерия брюсова стоит как-то особняком от основного потока “серебряного века”. и сам он как личность резко отличается от современных ему поэтов. он весь городской, кубообразный, жесткий, с хитринкой, волевой человек. этот облик возник у меня после прочтения мемуаров о нем и различных статей, где его имя так или иначе фигурировало. его не любили, как о. мандельштама, вяч. иванова, и. северянина или е. в нем, видимо, не было определенного личного обаяния. как, впрочем, нет обаяния в городском пейзаже. я уверена, что на любой, пусть даже самый красивый город никто не взглянет с таким умилением, как на сельский пейзаж. такое направление его творчества было подготовлено семейными традициями. воспитывали брюсова, как он вспоминал, “в принципах материализма и атеизма”. особо почитавшимися в семье были н. а. некрасов и д. и. писарев. с детства брюсову прививались интерес к естественным наукам, независимость суждений, вера в великое предназначение человека-творца. такие начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути брюсова. основой поэтической практики и теоретических взглядов молодого брюсова на искусство стали индивидуализм и субъективизм. в тот период он считал, что в поэзии и искусстве на первом месте сама личность художника, а все остальное — только форма. другой темой брюсова стала тема города, прошедшая через все творчество поэта. продолжая и объединяя разнородные традиции (достоевского, некрасова, верлена, бодлера и верхарна), брюсов стал, по сути, первым поэтом-урбанистом xx века, отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города. вначале он ищет в городских лабиринтах красоту, называет город “обдуманным чудом”, любуется “буйством” людских скопищ и “священным сумраком” улиц. но при всей своей урбанистической натуре брюсов изображал город трагическим пространством, где свершаются темные и непристойные дела людей: убийства, разврат, революции и т. д. стихи брюсова перекликались со стихами сверхурбаниста маяковского. брюсов пытается предрекать падение и разрушение городов как порочного пространства, но у него это получается хуже, чем у маяковского или, например, у блока. протест против бездушия городской цивилизации приводил брюсова к раздумьям о природе, оздоравливающих начал которой поэт не признавал в своем раннем творчестве. теперь он ищет в природе утраченную современным человеком цельность и гармоничность бытия. но следует отметить, что его “природные” стихи значительно уступают его урбанистической лирике. с большой художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у брюсова поэзия любви. стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы — “еще сказка”, “”, “элегии”, “эрот, непобедимый в битве”, “мертвые напевы” и другие. но мы не найдем в стихотворениях этих циклов напевности, душевного трепета, легкости. у брюсова любовь — всепоглощающая, возведенная до трагедии, “предельная”, “героическая страсть”. за брюсовым, как известно, всю жизнь влачился темный хвост различных сплетен и слухов. он появлялся в самых шумных ресторанах, имел романы с известными . во времена новых революционных преобразований в городе наступила довольно неуютная и тревожная жизнь, нищета была всеобщей. но брюсов относился к атому с присущим ему сарказмом. недаром в свое время было написано: прекрасен, в мощи грозной власти, восточный царь ассаргадон и океан народной страсти, в щепы дробящий утлый трон. в поэзии брюсова город неотделим от его личности, и в трагедийности города, прежде всего, чувствуется трагедия самого автора, для которого нередко трагедии превращаются в фарс. поэт с живой страстью откликался на все важнейшие события современности. в начале xx века -японская война и революция 1905 года становятся темами его творчества, во многом определяют его взгляд на жизнь и искусство. в те годы брюсов заявлял о своем презрении к буржуазному обществу, но и к социал-демократии проявлял недоверие, считая, что она посягает на творческую свободу художника. однако в революции брюсов видел не только стихию разрушения, он воспевал счастливое будущее “нового мира” как торжество “свободы, братства, равенства”: