, сочинение по литературе на тему "настроение и чувства лирики о Великой Отечественной войне"

Снова поданы два к крыльцу петровского дома: один – карета, в которую садятся  мими, катенька, любочка, горничная и сам приказчик яков, на козлах; другой – бричка, в кото-рой едем мы с володей и недавно взятый с оброка лакей василий.  папа, который несколько дней после нас должен тоже приехать в москву, без шапки стоит  на крыльце и крестит окно кареты и бричку.  «ну, христос с вами! трогай! » яков и кучера (мы едем на своих) снимают шапки и кре-стятся. «но, но! с богом! » кузов кареты и брички начинают подпрыгивать по неровной дороге, и  березы большой аллеи одна за другой бегут мимо нас. мне нисколько не грустно: умственный  взор мой обращен не на то, что я оставляю, а на то, что ожидает меня. по мере удаления от  предметов, связанных с тяжелыми воспоминаниями, наполнявшими до сей поры мое воображе-ние, воспоминания эти теряют свою силу и быстро заменяются отрадным чувством сознания  жизни, полной силы, свежести и надежды.  редко провел я несколько дней – не скажу весело: мне еще как-то совестно было преда-ваться веселью, – но так приятно, хорошо, как четыре дня нашего путешествия. у меня перед  глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимо которой я не мог проходить без  содрогания, ни закрытого рояля, к которому не только не подходили, но на который и смотрели с  какою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные платья), ни всех тех  вещей, которые, живо напоминая мне невозвратимую потерю, заставляли меня остерегаться  каждого проявления жизни из страха оскорбить как-нибудь ее память. здесь, напротив, беспре-станно новые живописные места и предметы останавливают и развлекают мое внимание, а ве-сенняя природа вселяет в душу отрадные чувства – довольства настоящим и светлой надежды на  будущее.  рано, рано утром безжалостный и, как всегда бывают люди в новой должности, слишком  усердный василий сдергивает одеяло и уверяет, что пора ехать и все уже готово. как ни жмешь-ся, ни хитришь, ни сердишься, чтобы хоть еще на четверть часа продлить сладкий утренний сон,  по решительному лицу василья видишь, что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернуть  одеяло, вскакиваешь и бежишь на двор умываться.  в сенях уже кипит самовар, который, раскрасневшись как рак, раздувает митька-форейтор;   на дворе сыро и туманно, как будто пар подымается от пахучего навоза; солнышко веселым, яр-ким светом освещает восточную часть неба, и соломенные крыши просторных навесов, окружа-ющих двор, глянцевиты от росы, покрывающей их. под ними виднеются наши лошади, привя-занные около кормяг, и слышно их мерное жевание. какая-нибудь мохнатая жучка,  прикорнувшая перед зарей на сухой куче навоза, лениво потягивается и, хвостом,  мелкой рысцой отправляется в другую сторону двора. хлопотунья хозяйка отворяет скрипящие  ворота, выгоняет задумчивых коров на улицу, по которой уже слышны топот, мычание и блеяние  стада, и перекидывается словечком с сонной соседкой. филипп, с засученными рукавами рубаш-ки, вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубо-вую колоду, около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием  смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо филиппа и на толстые жилы и мускулы,  которые резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.  за перегородкой, где спала мими с девочками и из-за которой мы переговаривались вече-ром, слышно движенье. маша с различными предметами, которые она платьем старается скрыть  от нашего любопытства, чаще и чаще пробегает мимо нас, наконец отворяется дверь, и нас зовут  пить чай.  василий, в припадке излишнего усердия, беспрестанно вбегает в комнату, выносит то то,  то другое, подмигивает нам и всячески марью ивановну выезжать ранее. лошади  заложены и выражают свое нетерпение, изредка побрякивая бубенчиками; чемоданы, сундуки,  шкатулки и шкатулочки снова укладываются, и мы садимся по местам. но каждый раз в бричке  мы находим гору вместо сидения, так что никак не можем понять, как все это было уложено  накануне и как теперь мы будем сидеть; особенно один ореховый чайный ящик с треугольной