Поведение городничего в рассказе "хамелеон"

Сюжет в рассказе развивается как в драме, с диалога. он построен на комическом конфликте, что выражается в том, что персонажи проявляют свое отношение не к генералу жигалову и не к "брату ихнему", а к собаке, которая может им принадлежать. таким образом, чехов как бы повышает уровень раболепия надзирателя, который стремится угодить не только более высокому по чину генералу, но, возможно, и его швейцару, дворнику и животным, которые чинов не имеют. большая комичность достигается еще и тем, что очумелов - сам достаточно человек. он следит за порядком и имеет право оштрафовать кого-нибудь, например "господ, не желающих подчиняться постановлениям". но почтение к высшим чинам - это уже для очумелова болезнь. оно настолько глубоко проникло в его психологию, что он неосознанно меняет свои суждения по одному вопросу в зависимости от обстоятельств.итак, "белый борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине" укусил за палец "золотых дел мастера хрюкина". хрюкин решил не упускать случая и начал пытаться улучшить свое материальное положение, крича и, таким образом, привлекая к себе всеобщее внимание. увидев беспорядок, "его благородие" очумелов пошел исполнять свои должностные обязанности. разобравшись, в чем дело, надзиратель готов "показать кузькину мать" этой собаке, а также его хозяину и "прочему бродячему скоту". он даже посчитал нужным "истребить" бедное животное, но только кто-то выкрикнул, что это собака генерала жигалова, сработал инстинкт чинопочитания. а эффект у него такой же, как и у инстинкта самосохранения и выживания. "хамелеон" очумелов тут же меняет свой цвет - свое отношение к собаке. теперь уже он обвиняет во всем хрюкина: "знаю я вас, чертей! " он пресекает рассуждения укушенного, о том, что "нынче все равны", не слушает даже, что у него самого брат в жандармах". то есть запрещает все слова в оправдание хрюкина, зато позволяет говорить про него: "он цигаркой ей в харю для смеха, а она не будь дура, и ".всего на протяжении рассказа мнение очумелова меняется пять раз. комический эффект усиливается в связи с нанизыванием повторов, а главное - из-за ускорения темпа смены "цвета хамелеона" очумелова. кульминацией рассказа является разговор с генеральским поваром прохором. здесь самая быстрая смена реакций надзирателя. не успел очумелов назвать собаку "бродячей" и сказать, что ее надо "истребить", повар вдруг сообщает, что это не генеральская, а генералова брата борзая. через полминуты собака "превращается" из бродячей в "собачонку ничего шуструю цуцыка этакого". определения соседствуют настолько близко, что являются антитезой, которая как бы живет в сознании героя. она ярко показывает, насколько мнение об окружающем мире для очумелова зависит от социальных обстоятельств. ему "и спрашивать долго нечего", он ко всему готов, готов каждую минуту изменить свой взгляд на вещи. мы замечаем, что смена реакций очумелова доведена до автоматизма. это говорит о том, что надзиратель стал подобострастным уже давно.рассказ заканчивается тем, что повар уводит собачонку домой. за свой проступок она не будет наказана. он ведь оценивается просто смехом: "цап этого за палец! ха-ха-" это слова очумелова, но так думает не только он: " толпа хохочет над хрюкиным". слабый в этой схватке проиграл. победитель - тот, на чьей стороне власть и сила. в данном случае власть и сила на стороне борзой собачонки. но бессловесное животное не может выбирать, на чьей стороне ему быть. человек же, напротив, эту возможность имеет. но не только : у него есть еще и право выбора. и в суетном мире, в погоне за материальным благополучием важно не забыть это человеческое право. важно не терять те качества, без которых разумное существо становится неразумным, человек превращается в хамелеона, который в разных условиях меняет свой цвет ради собственного выживания.

Онегин был по мненью многих (судей решительных и строгих) ученый малый, но педант: имел он счастливый талант без принужденья в разговоре коснуться до всего слегка, с ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре и возбуждать улыбку огнем нежданных эпиграмм. латынь из моды вышла ныне: так, если правду вам сказать, он знал довольно по-латыне, чтоб эпиграфы разбирать, потолковать об ювенале, в конце письма поставить vale, да помнил, хоть не без греха, из энеиды два стиха. вот мой онегин на свободе; острижен по последней моде, как dandy 2 лондонский одет — и наконец увидел свет. он по-французски совершенно мог изъясняться и писал; легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно; 3. высокой страсти не имея для звуков жизни не щадить, не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить. бранил гомера, феокрита; зато читал смита и был глубокой эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, 4. как рано мог он лицемерить, таить надежду, ревновать, разуверять, заставить верить, казаться мрачным, изнывать, являться гордым и послушным, внимательным иль равнодушным! как томно был он молчалив, как пламенно красноречив, в сердечных письмах как небрежен! 5. как он умел казаться новым, шутя невинность изумлять, пугать отчаяньем готовым, приятной лестью забавлять, ловить минуту умиленья, невинных лет предубежденья умом и страстью побеждать, невольной ласки ожидать, молить и требовать признанья, подслушать сердца первый звук, преследовать любовь, и вдруг добиться тайного свиданья.. 6. как рано мог уж он тревожить сердца кокеток записных! когда ж хотелось уничтожить ему соперников своих, как он язвительно злословил! какие сети им готовил! 7. онегин входит, идет меж кресел по ногам, двойной лорнет скосясь наводит на ложи незнакомых ; все ярусы окинул взором, всё видел: лицами, убором ужасно недоволен он; с мужчинами со всех сторон раскланялся, потом на сцену в большом рассеянье взглянул, отворотился — и зевнул, 8. второй чадаев, мой евгений, боясь ревнивых осуждений, в своей одежде был педант и то, что мы назвали франт. он три часа по крайней мере пред зеркалами проводил и из уборной выходил подобный ветреной венере, когда, надев мужской наряд, богиня едет в маскарад. 9. нет: рано чувства в нем остыли; ему наскучил света шум; красавицы не долго были предмет его привычных дум; измены утомить успели; друзья и дружба надоели, затем, что не всегда же мог beef-steaks и страсбургский пирог шампанской обливать бутылкой и сыпать острые слова, когда болела голова; и хоть он был повеса пылкой, но разлюбил он наконец и брань, и саблю, и свинец. 10. два дня ему казались новы уединенные поля, прохлада сумрачной дубровы, журчанье тихого ручья; на третий роща, холм и поле его не занимали боле; потом уж наводили сон; потом увидел ясно он, что и в деревне скука та же, хоть нет ни улиц, ни дворцов, ни карт, ни , ни стихов. хандра ждала его на страже,