Дочитать произведение А.Платонова "Никита", выписать из текста описания предметов, которые "оживляет" Никита.​

Да. лучше поклоняться данности с убогими её мерилами, которые потом, до крайности, послужат для тебя перилами (хотя и не особо чистыми), удерживающими в равновесии твои хромающие истины на этой выщербленной лестнице.                                                               «одиночество», 1959 ученик.  уже ранние стихи (1959–1962) бродского поражают напряженностью и напором. первый признак поэтической энергии – желание читателя произносить стихи вслух. тогда же бродский осваивает ещё один любимый свой прием – повтор. повтор у него представлен самыми разными вариантами – рефрены, анафоры (повторение одинаковых или похожих звуков, слов, групп слов или ритмических построений в начале рядом стоящих строчек или строф), нанизывание одинаковых синтаксических конструкций. повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье, среди бумаг, в столе, в готовой речи, в её словах, в дровах, в щипцах, в угле остывшего камина, в каждой вещи. в камзоле, в башмаках, в чулках, в тенях за зеркалом, в кровати, в спинке стула, опять в тазу, в распятьи, в простынях, в метле у входа, в туфлях. все уснуло. перечисление как одна из форм организации стихотворения будет встречаться и в более поздних произведениях. учитель.  в 60-е годы, когда страна переживает массовое увлечение поэзией, бродского не печатают. в его стихах нет и тени «оттепельного» энтузиазма, зато налицо стойкое отвращение к любым коллективам, сообществам и пафосу великих строек. на суде молодой поэт вел себя с исключительным достоинством и на вопрос: кто дал ему право называться поэтом, – ответил с исчерпывающей точностью: «я думаю, что это от бога… а кто причислил меня к роду человеческому? » стенограмма процесса, выполненная журналисткой и писательницей вигдоровой, широко ходила в «самиздате» и попала в зарубежную печать. так бродский получил международную известность, немало забавлявшую его самого. поэт отбывал ссылку в деревне норенской архангельской области – а в  америке  тем  временем  выходил  его  первый  сборник  «стихотворения и поэмы» (1965 составленный и переправленный за границу его друзьями. условия жизни бродского в ссылке оказались весьма тяжелыми, но, по свидетельствам друзей поэта, утешением ему служили слава опального поэта, растущее уважение к его таланту и дружелюбное отношение местных жителей. последнее обстоятельство вряд ли можно считать случайностью – бродский никогда не испытывал высокомерного презрения к тем, кто жил хуже и знал меньше, чем он. из ссылки поэт вернулся через полтора года, заступничеству а. ахматовой, к. чуковского и др. ученик.  бродский никогда не был политическим поэтом, стихотворные  агитки  заслуженно  презирал,  но  его  также  не  устраивала  поза небожителя, безразличного к современности. политические выкладки в стихотворении «речь о пролитом молоке» (1967) довольно поверхностны: «желтая» опасность, обреченность белой расы, мечты о «брачных узах» труда и капитала. однако заслуживает уважения сама энергия неравнодушия, с которой он призывает соотечественников проснуться от душевной спячки: я люблю родные поля, лощины, реки, озера, холмов морщины. все хорошо. но дерьмо мужчины: в теле, а духом слабы. это я верный закон накнокал. все утирается ясный сокол. господа, разбейте хоть пару стекол! как только терпят бабы? никогда не стремясь к ссоре с режимом и соответственно к славе опального поэта (до самого отъезда он не терял надежды напечататься в ), бродский тем не менее вынужден был – как честный очевидец – говорить о впадении родины в сон, безразличие: все вообще теперь идет со скрипом. империя похожа на трирему в канале, для триремы слишком узком. гребцы колотят веслами по суше, и камни сильно обдирают борт. нет, не сказать, чтоб мы                                                                       совсем застряли! движенье есть, движенье происходит. мы все-таки плывем. и нас никто не обгоняет. но, увы, как мало похоже это на былую скорость!                                                                                             в жертву?                           «осенний крик ястреба», 1975 низвергающаяся, «скованная морозом» птица – символ гибели поэта. а эта гибель, в свою очередь, лишь начало великого оледенения, к которому все отчетливей стремится мир. наиболее отчетливо это состояние одиночества и крайней усталости выразилось в «части речи» (1975–1976) – цикле стихотворений, состоящих из трех строф и как бы пересматривающих всю предыдущую поэзию бродского. темы любви, смерти, изгнания, всеобщей бессмыслицы звучат здесь с небывалой силой.