Анализ стихотворения"с поляны коршун поднялся" 1. Тема

2. Основные образы в стихотворении (и характеристика)

3. Образ лирического героя(если есть)

4. Идея стихотворения

5. Образы средств

6. Ритмика

Тема

В русской литературе эпохи Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева немало примеров стихов, в которых пейзажные мотивы переплетаются с размышлениями над философскими проблемами. В анализируемом стихотворении поэт раскрывает тему внутренней несвободы человека, используя для этого пейзажную зарисовку. Поэт реализует идею о том, что человеку лишь кажется, что он царь земли. На самом деле, он привязан к ней. В то время как животные и птицы свободны, человек «в поте и пыли», он не может разбить оковы общества

В центре стихотворения лирический герой, который наблюдает за коршуном. Птица легко поднимается с поляны, а потом взлетает прямо в небо. Преград она не видит, ведь на земле ее ничего не держит. Коршун свободен, поэтому может «уйти за небосклон».

Когда птица скрывается с поля зрения, лирический герой задумывается о собственной жизни. Он проводит параллель между птицей и человеком. Мужчина считает, что крылья и свободу коршуну даровала сама природа. Человеческая участь кажется ему не такой веселой. Он царь земли, но покинуть ее не может. От такого положения дел гордое звание блекнет.

Размышление о человеческой жизни лаконичное. Кажется, что автор только констатирует факт. Тем не менее, двух строчек достаточно, чтобы читатель понял переживания лирического героя и тоже задумался над проблемой.

Последние строки написаны от первого лица. Это сближает читателя и лирического героя, подсказывает, что лирический герой сливается с образом автора.

Сюжетную линию стихотворения можно разбить на событийные отрезки:

Поляна. На ней сидит коршун.

Коршун медленно отрывается от поляны. Взмахи крыльев его пока медлительны и грациозны.

Птица мгновенно набирает обороты. Взвивается в небо, как стрела.

Коршун летит всё выше, становится точкой и исчезает в облаках.

Автор размышляет о том, что природа благосклонно когда-то подарила коршуну отличное средство для полёта — сильные, быстрые крылья.

Автор разочарованно сетует о жизни человека на земле. Он не понимает, почему царь земли — человек прирос к ней мёртво и трудится на её благо в суровых жизненных условиях. И почему простая птица так счастлива в своём поднебесье.

13 подвиг Геракла

Все математики, с которыми мне приходилось встречаться в школе и после школы, были людьми неряшливыми, слабохарактерными и довольно гениальными. Так что утверждение насчет того, что пифагоровы штаны якобы во все стороны равны, навряд ли абсолютно точно.

Возможно, у самого Пифагора так оно и было, но его последователи, наверно, об этом забыли и мало обращали внимания на свою внешность.

И все-таки был один математик в нашей школе, который отличался от всех других. Его нельзя было назвать слабохарактерным, ни тем более неряшливым. Не знаю, был ли он гениален, — сейчас это трудно установить. Я думаю, скорее всего был.

Звали его Харлампий Диогенович. Как и Пифагор, он был по происхождению грек. Появился он в нашем классе с нового учебного года. До этого мы о нем не слышали и даже не знали, что такие математики могут быть.

Он сразу же установил в нашем классе образцовую тишину. Тишина стояла такая жуткая, что иногда директор испуганно распахивал дверь, потому что не мог понять, на месте мы или сбежали на стадион.

Стадион находился рядом со школьным двором и постоянно, особенно во время больших состязаний, мешал педагогическому процессу. Директор даже писал куда-то, чтобы его перенесли в другое место. Он говорил, что стадион нервирует школьников. На самом деле нас нервировал не стадион, а комендант стадиона дядя Вася, который безошибочно нас узнавал, даже если мы были без книжек, и гнал нас оттуда со злостью, не угасающей с годами.

К счастью, нашего директора не послушались и стадион оставили на месте, только деревянный забор заменили каменным. Так что теперь приходилось перелезать и тем, которые раньше смотрели на стадион через щели в деревянной ограде.

Все же директор наш напрасно боялся, что мы можем сбежать с урока математики. Это было немыслимо. Это было все равно что подойти к директору на перемене и молча скинуть с него шляпу, хотя она всем порядочно надоела. Он всегда, и зимой и летом, ходил в одной шляпе, вечнозеленой, как магнолия. И всегда чего-нибудь боялся.

Со стороны могло показаться, что он больше всего боялся комиссии из гороно, на самом деле он больше всего боялся нашего завуча. Это была демоническая женщина. Когда-нибудь я напишу о ней поэму в байроновском духе, но сейчас я рассказываю о другом.

Конечно, мы никак не могли сбежать с урока математики. Если мы вообще когда-нибудь и сбегали с урока, то это был, как правило, урок пения.

Бывало, только входит наш Харлампий Диогенович в класс, сразу все затихают, и так до самого конца урока. Правда, иногда он нас заставлял смеяться, но это был не стихийный смех, а веселье, организованное сверху самим же учителем. Оно не нарушало дисциплины, а служило ей, как в геометрии доказательство от обратного.

Происходило это примерно так. Скажем, иной ученик чуть припоздает на урок, ну примерно на полсекунды после звонка, а Харлампий Диогенович уже входит в дверь. Бедный ученик готов провалиться сквозь пол. Может, и провалился бы, если б прямо под нашим классом не находилась учительская.

Иной учитель на такой пустяк не обратит внимания, другой сгоряча выругает, но только не Харлампий Диогенович. В таких случаях он останавливался в дверях, перекладывал журнал из руки в руку и жестом, исполненным уважения к личности ученика, указывал на проход.