Изложение Чехов и левитан
План:
1.Большие друзья
2.Полотна Левитана
3.Чехов очень ценил труд художника
4.Картина друга в доме-музее Чехова

думай сам то легко делать

Объяснение:

      заметьте: уже всего лишь птица, а не чародейка-кукушка.            весь строй этого орловского стихотворения отличен от стихотворения твардовского «я убит подо ». и все-таки нервный корешок правды у них один.            и былинка все та же — вот щемит, щемит она на ветру то ли в строке, то ли за строкой где- тридцать лет, как отгромыхала, война, а вот — щемит. щемит и, как на каком-то знобком оселочке пережитого, вострит нашу память, покою не             и так — через все богатое, многомерное творчество сергея сергеевича орлова, через все его книги от первого сборника до избранного. и тут каждый раздел — раздел не просто, а раздел-перекат, как на северной ключевой черемуховой реке. и вся эта река, звонкоструйная, чистая, полнит собой глубокое белое озеро — озеро рождества поэта, озеро его юности.            я знал, что сергей орлов работает над новой книгой, знал и даже поторапливал его при встречах: хотелось, чтобы она у него поскорей вышла.            но орлов, как всегда, умел не торопиться — так он любил свою работу — и, как всегда, оставался верен своему рабочему шагу: шел, как и шел — ровно, уверенно, без суетных рывков и досадных срывов.            и это не только в творчестве.            это у орлова было во всем.            это — и в слове, и в деле.            это — и в службе, и в дружбе.            это — в самом характере орлова, в его, я бы сказал, северянской первооснове, в уставе души: уж если делать, так добротно, уж если баять, так красно.            и — совестливо!             вот первопункт его жизненной и творческой заповеди. и поэтому все, к чему так или иначе имел касательство орлов: орлов — руководитель семинара, орлов-секретарь орлов-докладчик — все, все говорило нам, что это его — личностно орловское. его — обстоятельное, талантливое, яркое.            а ярче и талантливее всего это проявлялось в стихах.            и мы ждали от него новых стихов.            ждали новую             и вдруг — во что до сих пор никак не хочется верить — орлов? не стало.            для нас, близких друзей поэта, весть о его кончине сперва показалась какой-то чудовищной нелепостью, граничащей с обманом: как так? ! вроде бы особенно ни на что не жаловался, не докучал врачам, и             но в том-то все и дело, что это не совсем так, «вдруг».            была война. была та самая великая, изо дня в день четыре года смертно полыхавшая война, на которой орлов, дважды горевший в танке, чудом, можно сказать, уцелел. она, та война, была не только тысячеверстой линией огня и крови, линией поминутной смерти и мучительной каждодневной боли, но и многолетней, обращенной сюда, в сторону нашего сегодня, полосой чудовищных разрушений, , пустырей, полосой ноющих к непогоде ран, полосой безутешных материнских и вдовьих слез, полем перенапряженных нервов, полем памяти, полем пережитого.                танкисты спят, как запорожцы, в травы            закинув руки, растрепав