Пролема емансипації у творі Ляльковий дім

Люди искусства облюбовали квартал Гринич-Виллидж «в поисках окон, выходящих на север, кровель XVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы ». Здесь была основана колония художников.

Студия молодых художниц Сью и Джонси помещалась на самом верху трехэтажного кирпичного дома. Девушки познакомились за табльдотом одного ресторанчика и нашли, что их взгляды на искусство вполне совпадают. Это было в мае. В ноябре Джонси заболела пневмонией. Озабоченный доктор, отозвав Сью в коридор, сообщил ей, что Джонси слишком много думает о смерти. В такой ситуации, когда болезнь прогрессирует, необходимо, чтобы сам больной был решительно настроен на выздоровление. «Вся фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика». Доктор обещал сделать все, что в силах сделать представитель науки, однако настаивал на том, чтобы Сью изменила «моральный» настрой подруги.

Сью поставила в комнате Джонси мольберт и принялась рисовать иллюстрации к журнальному рассказу. Джонси это раздражало. Глядя на старый плющ за окном, с которого осенний ветер один за другим срывал сухие листья, она убедила себя, что умрет, едва последний лист отделится от ветки и упадет. Никакие доводы Сью не могли поколебать уверенности больной.

Наконец Сью решила позвать художника Бермана, который жил в этом же доме и на свой лад опекал девушек, чтобы он попозировал ей для образа золотоискателя-отшельника.

Старику Берману «было уже за шестьдесят, и борода, вся в завитках, как у Моисея Микеланджело, спускалась у него с головы сатира на тело гнома. В искусстве Берман был неудачником. С все собирался написать шедевр, но даже и не начал его. Уже несколько лет он не писал ничего, кроме вывесок, реклам и тому подобной мазни ради куска хлеба. Он зарабатывал кое-что, позируя молодым художникам, которым профессионалы-натурщики оказывались не по карману. Он пил запоем, но все еще говорил о своем будущем шедевре. А в остальном это был злющий старикашка, который издевался над всякой сентиментальностью». Берман высмеял «идиотские фантазии» Джонси, вновь пообещал «когда-нибудь написать шедевр», чтобы они все вместе уехали из Гринич-Виллидж, и согласился позировать Сью.

Сью и Берман подошли к окну и со страхом посмотрели на старый плющ. Потом переглянулись, не говоря ни слова. Ночью непогода разгулялась не на шутку: дул пронизывающий ветер, лил ледяной дождь, падал колючий снег.

Утром следующего дня Джонси обнаружила, что на плюще остался последний лист. «Все еще темно-зеленый у стебелька, но тронутый по зубчатым краям желтизной тления и распада, он храбро держался на ветке в двадцати футах над землей». Джонси окончательно смирилась со своей кончиной, успокоилась и уже не реагировала на человеческую речь. «Душа, готовясь отправиться в таинственный, далекий путь, становится чуждой всему на свете. Болезненная фантазия завладевала Джонси все сильнее, по мере того как одна за другой рвались все нити, связывавшие ее с жизнью и людьми пара дней, дождь со снегом не прекращались, а последний лист упорно держался на дереве. Джонси осенило, что лист остался на ветке для того, чтобы показать ей, какие глупости она сама себе выдумала. Джонси по подругу покормить ее и принести ей зеркальце. Еще через некоторое время Джонси стала вслух мечтать о том, чтобы когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив.

Доктор констатировал перелом к лучшему в ходе болезни Джонси. Он уведомил Сью, что Берман тоже заболел воспалением легких. Надежды нет никакой, но старика отправят в больницу, там ему будет спокойнее.

На другой день доктор сказал, что Джонси вне опасности. Сью победила.

Берман умер в больнице от воспаления легких. Он болел всего два дня. Утром первого дня швейцар нашел старика на полу в его комнате. Художник был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь. Никто не мог понять, куда он выходил в такую ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел, лестницу, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой красками. Дело в том, что ночью Берман нарисовал и прикрепил к плющу живой лист. Он не дрожал и не шевелился от ветра. Сью рассказала Джонси, что Берман все же написал свой шедевр, о котором мечтал и который стоил ему жизни. Он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.

Объяснение: