вставить правильные буквы и расставить запятые. Крас.та это и(з,с)ключительность индив.дуальность (не)похожесть. Мысль о том что серой ма(с,сс)ой людей рук.водят яркие лич.ности и(з,с)ключает крас.ту и прот.воречит эстетике.

(Не)существует абсолютно бе(з,с)дарных людей! Каждый р.ждает.ся с каким(либо) талантом, творчество для человека так(же) естестве(н,нн)о как (не)обходимость дышать; оно теплит.ся в каждом из нас всегда. Каждая личность (по)своему талантлива (не)повторима. Людей абсолютно бе(з,с)тала(н,нн)ых к счаст.ю (не)существует.

То что потребность в творчестве пр(е,и)суща каждому видно хотя(бы) (по)тому что в детстве у каждого ребёнка есть потребность в игре каждый малыш. хоч.т играть (то) есть ж.ть творчески. Почему(же) с г.дами творческое н.чало и(з,с)чезает ра(з,с)вивает.ся (не)в каждом из нас? Грубо говоря, потому, что мы(либо) зан.лись (не)своим делом (не)нашли себя своего таланта либо (не)научились трудит.ся (не)р(о,а)звили таланта. (Не)научиш.ся трудит.ся (не)узнаеш. чем нагр.дила тебя пр.рода.

Почему(же) считает.ся творческой только ж.знь артиста или художника? Артистом и художником можно быть в любом деле. Это должно быть нормой. Но ореол и(з,с)ключительности (не)которых «престижных» про(ф,фф)е(с,сс)ий поощряет мысль о (не)доступности творчества для всех и каждого что (в)полне устра(и,е)вает ст.ро(н,нн)иков нивелирования лич.ности которые пр(е,и)зрительно смотрят на бе(з,с)ликую толпу бе(з,с)дарных людей и прот.вопост.вляют ей людей талантливых.

Но разве это правильно?

Под маской скромности таит.ся обыч.ная лень и человек лиш. пользует.ся созда(н,нн)ыми до него художестве(н,нн)ыми це(н,нн)остями даже (не)пытаясь создать что(то) св.е. Пусть (не)гениальное но св.е! Игн.рир(о,ы)вать собстве(н,нн)ый талант какой(бы) он (н(е,и))был по вел.чине на том основании что есть люди сп.собней тебя так(же) бе(з,с)нравстве(н,нн)о как бе(з,с)нравстве(н,нн)о занимат.ся сам.рекламой пр(е,и)увеличивая собстве(н,нн)ые (не)ре.ко весьма средние во(з,с)можности.

Найти свое лицо нравстве(н,нн)ая обяза(н,нн)ость каждого.

Красота – это исключительность, индивидуальность, непохожесть. Мысль о том, что серой массой людей руководят яркие личности, исключает красоту и противоречит эстетике.

Не существует абсолютно бездарных людей! Каждый рождается с каким-либо талантом, творчество для человека также естественно, как необходимость дышать; оно теплится в каждом из нас всегда. Каждая личность по-своему талантлива, неповторима. Людей абсолютно бесталанных, к счастью, не существует.

То, что потребность в творчестве присуща каждому, видно, хотя бы, потому что в детстве у каждого ребёнка есть потребность в игре, каждый малыш хочет играть, то есть жить творчески. Почему же с годами творческое начало исчезает, развивается не в каждом из нас? Грубо говоря, потому, что мы либо занялись не своим делом, не нашли себя, своего таланта, либо не научились трудиться, не развили таланта. Не научишься трудиться – не узнаешь чем наградила тебя природа.

Почему же считается творческой только жизнь артиста или художника? Артистом и художником можно быть в любом деле. Это должно быть нормой. Но ореол исключительности некоторых «престижных» профессий поощряет мысль о недоступности творчества для всех и каждого, что вполне устраивает сторонников нивелирования личности, которые презрительно смотрят на безликую толпу бездарных людей и противопоставляют ей людей талантливых.

Но разве это правильно?

Под маской скромности таится обычная лень и человек лишь пользуется созданными до него художественными ценностями даже не пытаясь создать что-то свое. Пусть не гениальное, но свое! Игнорировать собственный талант, какой бы он ни был по величине, на том основании, что есть люди тебя также безнравственно, как безнравственно заниматься саморекламой, преувеличивая собственные, нередко, весьма средние возможности.

Найти свое лицо нравственная обязанность каждого.

По утрам я отворяю окно моей комнаты и слушаю — с горы, сквозь пышную зелень сада, ко мне несётся задумчивая песня. Как бы рано ни я, она уже звучит в утреннем воздухе, напоённом сладким запахом цветущих персиков и инжира.

Свежий ветер веет с могучей вершины Ай-Петри, густая листва деревьев над моим окном тихо колышется, шелест её придаёт звукам песни много красоты, ласкающей душу. Сама по себе мелодия не красива и однообразна — она вся построена на диссонансах; там, где ожидаешь, что она замрёт, — она возвышается до тоскливо-страстного крика, и так же неожиданно этот дикий крик переходит в нежную жалобу. Поёт её дрожащий, старческий голос, поёт целые дни с утра и до вечера, и в какой бы час дня ни прислушался — всегда с горы, как ручей, льётся эта бесконечная песня.

Жители деревни говорили мне, что вот уже седьмой год они слушают это задумчивое пение. Я с их:

— Кто же это поёт? — и мне рассказали, что это сумасшедшая старуха, Уми, у которой шесть лет тому назад муж и двое детей поехали в море ловить рыбу и всё ещё не вернулись.

С той поры Уми сидит на пороге своей сакли и смотрит в море и поёт, дожидаясь своих родных. Однажды я пошёл посмотреть на неё. По извилистой тропинке, мимо вросших в гору саклей, через сады и виноградники я поднялся высоко на гору и там увидал полуразрушенную, скрытую в камнях и яркой зелени саклю старухи Уми. Платан, фига и персики росли среди громадных камней, скатившихся с вершин Яйлы, журчал ручей, образуя на пути своём ряд маленьких водопадов, на крыше сакли росла трава, по стенам её вилось какое-то ползучее растение, и дверь её смотрела в море.

На камне у двери сидела Уми — высокая, стройная, седая, с лицом, исчерченным мелкими морщинами и коричневым от загара. Камни, нагромождённые друг на друга, сакля, полуразрушенная временем, серая вершина Ай-Петри в жарком синем небе и море, холодно блестевшее на солнце, там внизу, — всё это создавало вокруг старухи обстановку суровую и проникнутую важным спокойствием. Под ногами Уми, по горе, рассыпалась деревня, и сквозь зелень садов её разноцветные крыши напоминали о рассыпанном ящике красок. Снизу доносился звон лошадиных сбруй, шорох моря о берег и иногда — голоса людей, столпившихся на базаре около кофеен. Здесь наверху было тихо, только ручей журчал, да песня Уми аккомпанировала ему, бесконечная, задумчивая песня, начатая шесть лет тому назад.

Уми пела и улыбалась навстречу мне. Её лицо от улыбки ещё более сморщилось. Глаза у неё были молодые, ясные, в них горел сосредоточенный огонь ожидания, и, окинув меня ласковым взглядом, они снова остановились на пустынной равнине моря.

Я подошёл и сел рядом с ней, слушая её песню. Песня была такая странная — в ней звучала уверенность и сменялась тоской, — в ней слышались ноты нетерпения и усталости, она обрывалась, замирала и снова возрождалась, полная радостной надежды...

Объяснение: