Какие есть произведения Могилёвского Евгения Гедеоновича?

Евгений Гедеонович Могилевский / Evgeny Mogilevsky

Евгений Гедеонович Могилевский — из музыкальной семьи. Его родители были преподавателями Одесской консерватории. Мать, Серафима Леонидовна, некогда учившаяся у Г. Г. Нейгауза, с самого начала полностью взяла на себя заботу о музыкальном воспитании сына. Под ее наблюдением он впервые сёл за фортепиано (это было в 1952 году, уроки проходили в стенах школы имени Столярского) и у нее же, 18-летним юношей, окончил эту школу. «Считается, что родителям-музыкантам нелегко учить своих детей, а детям заниматься под началом родных,— говорит Могилевский.— Возможно, так оно и есть. Только я этого не ощущал. Когда я приходил к маме в класс или когда мы работали дома, друг подле друга находились учитель и ученик — и только. Мама постоянно искала что-то новое — приемы, методы преподавания. Мне всегда было с ней интересно...»

Фортепианная музыка в интернет-магазине Ozon →

С 1963 года Могилевский в Москве. Некоторое время, непродолжительное к сожалению, он учится у Г. Г. Нейгауза; после его кончины у С. Г. Нейгауза и, наконец, у Я. И. Зака. «У Якова Израилевича я почерпнул многое из того, чего мне в ту пору недоставало. Говоря в самой общей форме, он дисциплинировал мою исполнительскую натуру. Соответственно, и мою игру. Общение с ним, пусть нелегкое для меня в какие-то минуты, приносило огромную пользу. Я не переставал учиться у Якова Израилевича и по окончании аспирантуры, оставшись в его классе на правах ассистента».

Еще с детства Могилевский привык к сцене — в девять лет он впервые играл перед публикой, в одиннадцать выступил с оркестром. Начал

Он получил в Брюсселе первую премию. Победа была одержана на соревновании, издавна считавшемся одним из труднейших: в столице Бельгии можно в силу случайной причины не занять призового места; занять его случайно — нельзя. Среди конкурентов Могилевского было немало превосходно подготовленных пианистов, в их числе несколько мастеров исключительно высокого класса. Вряд ли он стал бы первым, проводись состязания по формуле «чья техника лучше». Всё на сей раз решило иное — обаяние его таланта.

Я. И. Зак однажды сказал о Могилевском, что в его игре «много личного очарования» (Зак Я. В Брюсселе // Сов. музыка. 1964. № 9. С. 72.). Г. Г. Нейгауз, даже недолго встречаясь с юношей, успел заметить, что тот «чрезвычайно симпатичен, обладает большим человеческим обаянием, гармонирующим с его природным артистизмом» (Нейгауз Г. Г. Размышления члена жюри // Нейгауз Г. Г. Размышления, воспоминания, дневники. Избр. статьи. Письма к родителям. С. 115.). И Зак, и Нейгауз говорили, по сути, об одном, хотя и разными словами. Обоими имелось в виду, что если обаяние — качество драгоценное даже при обиходном» общении между людьми, то насколько же важно оно для артиста — того, кто выходит на сцену, общается с сотнями, тысячами людей. Оба видели, что Могилевский от рождения наделен этим счастливым (и редким!) даром. Это «личное очарование», как выразился Зак, приносило Могилевскому успехи на его первых, детских выступлениях; позднее решило его артистическую судьбу в Брюсселе. Оно же и по сегодняшний день привлекает людей на его концерты.