Сочинение по пьесе обыкновенное чудо что значит быть человеком? ​

Говорят, умирающий Евгений Львович Шварц по карандаш и бумагу, чтобы написать о бабочке. Его мучила мысль о том, что он не успеет рассказать о белой бабочке-капустнице... Это очень важно — найти нужное слово. Например, не только назвать качества, присущие настоящему человеку, но и показать: как он чувствует себя в обществе, как воспринимается. «Обыкновенное чудо» — позднее произведение Шварца, его считают «итогом духовных исканий» автора. Зная, что Шварц был человеком глубоко верующим, я удивился его смелой попытке предположить, что «настоящим» в пьесе оказывается не человек. Хозяин-волшебник как будто и сам Бог, он драматург чужой судьбы: придумывает замысловатые развлечения в рутине жизни, но это не может быть одобрено никем, даже его супругой: «Терпеть не могу, когда для собственной забавы мучают животных». Ради шутки семь лет назад он решился на эксперимент с Медведем, превратив его в человека, который заявил, что «быть им — очень нелегко».

Объяснение:

Рассказчику было нестерпимо жаль инвалида, который каждый день приходит на платформу, чтобы жадно вдохнуть запах “гари и смазочного масла”. “...Я уезжал, а он оставался” – в этих словах рассказчика отчётливо ощущаются и жалость, и боль, [ссылка заблокирована по решению администрации проекта], и упрёк, адресованный самому себе, из-за невозможности утешить потерявшего трудиться товарища. Будто к больному ребёнку обращается рассказчик к бывшему своему бригадиру, обещая дать подержать в руках любимую игрушку: “Завтра в десять тридцать я поведу состав. Если будешь сидеть тихо, я возьму тебя в машину”. И Мальцев, незадолго до этого отвергший любые попытки “утешительства” (“Прочь! – говорил он, выслушав мои доброжелательные слова”), вынужден умерить гордость: “Ладно. Я буду мирным. Дай мне там в руки что-нибудь, – дай реверс подержать: я крутить его не буду”. Однако в продолжение поездки рассказчик “разрешил” своему подопечному гораздо больше, нежели тот мог ожидать: “...я посадил Александра Васильевича на своё место машиниста, я положил одну его руку на реверс и другую на тормозной автомат и поверх его рук положил свои руки”. “На спокойных участках я вовсе отходил от Мальцева и смотрел вперёд со стороны Рассказчик доверил слепому машинисту управление паровозом, так как понимал: для Мальцева “ощущение машины было блаженством”, которое хоть на мгновение ему “забыть своё горе слепца”. Но только ли жалость подвигла рассказчика на такой рискованный шаг? О том, что у него был тайный “умысел”, он “проговорился” чуть позднее:

“Я смотрел на своего учителя с тайным ожиданием. .

– Закрой пар! – сказал мне Мальцев.

Я промолчал, волнуясь всем сердцем”.

Почему же разволновался Константин? О каком “тайном ожидании” идёт речь? Ну конечно, с самого начала, отправляясь в рейс и беря с собой Мальцева, рассказчик надеялся на невозможное, на. . чудо. И чудо не могло не свершиться. Героям удалось-таки победить неведомую “яростную” стихию, некогда лишившую Мальцева зрения.