За что герой испытывал чувство вины перед лошадьми в рассказе о ч5м плачут лошади​

4глава.  — позвольте, панове запорожцы, речь держать! — держи! — вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, да вы, может быть, и сами лучше это знаете, что многие запорожцы позадолжали в шинки и своим братьям столько, что они один черт теперь и веры неймет. потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, и сами знаете, панове, без войны не можно пробыть. какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмана? «он хорошо говорит» , — подумал бульба. — не думайте, панове, чтобы я, впрочем, говорил это для того, чтобы нарушить мир; сохрани бог! я только так это говорю. притом же у нас храм божий, грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости божией, стоит сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства; хотя бы серебряную ризу кто догадался им выковать; они только то и получили, что отказали в духовной иные казаки; да и даяние было бедное, потому что почти все пропили еще при жизни своей. так я веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бусурманами: мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по закону нашему. «что ж он путает такое? » — сказал про себя бульба. — да, так видите, панове, что войны не можно начать: рыцарская честь не велит. а по своему бедному разуму вот что я думаю: пустить с челнами одних молодых; пусть немного пошарпают берега натолии. как думаете, панове? — веди, веди всех! — закричала со всех сторон толпа. — за веру готовы положить головы. кошевой испугался; он ничуть не хотел подымать всего запорожья: разорвать мир ему казалось в этом случае делом неправым. — позвольте, панове, еще одну речь держать!