Сжать текст: отрывка из воспоминаний а.кони о л.толстом

ответ:

объяснение:

мне трудно припомнить все наши разговоры и все узоры той роскошной ткани мыслей, образов и чувств, которыми было полно всё, что говорил толстой. во вре­мя долгих послеобеденных прогулок он обращался часто к своим воспоминаниям, и тут мне приходилось сравнивать технику его речи с техникой других мастеров слова, которых мне приходилось слышать в жизни. я пом­ню писемского. он не говорил, а играл, изображая людей в лицах, — жестом и голосом. его рассказ не был тонким рисунком искусного мастера, а был декорациею, намалёван­ною твёрдою рукой и яркими красками. совсем другою была речь тургенева с его мягким и каким-то бабьим голосом, высокие ноты которого так мало шли к его крупной фи­гуре. это был искусно распланированный сад, в котором широкие перспективы и сочные поляны парка перемежались с французскими замысловатыми стрижеными аллеями, в которых каждый поворот дороги и даже каждая тропинка являлись результатом целесообразно направленной мысли. и опять иное впечатление производила речь гончаро­ва, напоминавшая картины рубенса, написанные опытною в своей работе рукою, сочными красками, с одинаковою тща­тельностью изображающею и широкие очертания целого и мелкие подробности частностей. я не стану говорить ни про отрывистую бранчливость салтыкова, ни про сдержанную страстность достоевского, ни про изысканную, поддельную простоту лескова, потому что ни один из них не оставлял цельного впечатления и в качестве рассказчика стоял далеко ниже автора написанных им страниц. совсем иным характе­ром отличалось слово толстого. за ним как бы чувствовалось биение сердца. оно всегда было просто и поразительно просто по отношению к создаваемому им изображению, чуждо вся­ких эффектов в конструкции и в распределении отдельных частей рассказа. оно было хронологично и в то же время сразу ставило слушателя на прямую и неуклонную дорогу к развязке рассказа, в которой обыкновенно заключались его цель и его внутренний смысл. рассказы толстого почти всегда начинались с какого-нибудь общего положения или афоризма и, отправляясь от него, как от истока, текли спо­койною рекою, постепенно расширяясь и отражая в своих прозрачных струях и высокое небо, и глубокое

вспоминая общее впечатление от того, что говорил в 1887 году лев николаевич, я могу восстановить в памяти некоторые его мысли по тем заметкам, которые сохрани­лись в моём дневнике и во многом последующими его письмами. многое из этого, в переработанном виде, вошло, конечно, в его позднейшие произведения, но мне хочется кое-что из этого в том именно виде, в котором оно первоначально выливалось из уст льва николаевича. «в каждом произведении, — говорил он, — надо отличать три элемента. самый главный — это содержание, затем любовь автора к своему предмету и, наконец, техника. только гармония содержания и любви даёт полноту произведению, и тогда обыкновенно третий элемент — техника — достигает известного совершенства сам собою». у тургенева, в сущности, немного содержания в произведениях, но большая любовь к своему предмету и великолепная техника. наоборот, у достоевского огромное содержание, но никакой техники, а у некрасова есть содер­жание и техника, но нет элемента действительной любви.

я забыл что такое син разбор