Ответе на вопросы из очерка а.и. мой полёт. 1.как автор очерка стал участником полёта? 2.опишите критическую секунду полёта. 3.какие личные качества проявили участники полёта? 4.почему автор утверждает, что всё происходило буто в сказке? 5.как вы докажите, что перед вами очерк, а не рассказ? чтобы ответить на 5 вопрос надо посмотреть в словаре определение слова очерк.

Взбираясь по лестнице, ведшей к петровичу, которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой, и проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах петербургских домов, - взбираясь по лестнице, акакий акакиевич уже подумывал о том, сколько запросит петрович, и мысленно положил не давать больше двух рублей. дверь была отворена, потому что хозяйка, готовя какую-то рыбу, напустила столько дыму в кухне, что нельзя было видеть даже и самых тараканов. акакий акакиевич прошел через кухню, не замеченный даже самою хозяйкою, и вступил наконец в комнату, где увидел петровича, сидевшего на широком деревянном некрашеном столе и подвернувшего под себя ноги свои, как турецкий паша. ноги, по обычаю портных, сидящих за работою, были нагишом. и прежде всего бросился в глаза большой палец, известный акакию акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и крепким, как у черепахи череп. на шее у петровича висел моток шелку и ниток, а на коленях была какая-то ветошь. он уже минуты с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому сердился на темноту и даже на самую нитку, ворча вполголоса: "не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая! " акакию акакиевичу было неприятно, что он пришел именно в ту минуту, когда петрович сердился: он любил что-либо заказывать петровичу тогда, когда последний был уже несколько под куражем, или, как выражалась жена его, "осадился сивухой, одноглазый черт". в таком состоянии петрович обыкновенно охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и . потом, правда, приходила жена, плачусь, что муж-де был пьян и потому дешево взялся; но гривенник, бывало, один прибавишь, и дело в шляпе. теперь же петрович был, казалось, в трезвом состоянии, а потому крут, несговорчив и охотник заламливать черт знает какие цены. акакий акакиевич смекнул это и хотел было уже, как говорится, на попятный двор, но уж дело было начато. петрович прищурил на него пристально свой единственный глаз, и акакий акакиевич невольно выговорил: - , петрович! - желаю, судырь, - сказал петрович и покосил свой глаз на руки акакия акакиевича, желая высмотреть, какого рода добычу тот нес.- а я вот к тебе, петрович, знать, что акакий акакиевич изъяснялся большею частью предлогами, наречиями и, наконец, такими частицами, которые решительно не имеют никакого значения. если же дело было затруднительно, то он даже имел обыкновение совсем не оканчивать фразы, так что весьма часто, начавши речь словами: "это, право, совершенно " - а потом уже и ничего не было, и сам он позабывал, думая, что все уже выговорил.- что ж такое? - сказал петрович и обсмотрел в то же время своим единственным глазом весь вицмундир его, начиная с воротника до рукавов, спинки, фалд и петлей, - что все было ему знакомо, потому что было собственной его работы. таков уж обычай у портных: это первое, что он сделает при встрече.- а я вот того, шинель-то, вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного на спине, да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко - видишь, вот и все. и работы взял капот, разложил его сначала на стол, рассматривал долго, покачал головою и полез рукою на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. понюхав табаку, петрович растопырил капот на руках и рассмотрел его против света и опять покачал головою. потом обратил его подкладкой вверх и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, спрятал табакерку и наконец сказал: - нет, нельзя поправить: худой гардероб! у акакия акакиевича при этих словах екнуло сердце.- отчего же нельзя, петрович? - сказал он почти умоляющим голосом ребенка, - ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, - сказал петрович, - да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой - а вот уж оно и ползет.- пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.- да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится.- ну, да уж прикрепи. как же этак, право,