Тарас бульба о чём переживал остап во время поездки на запорожскую сечь

она схватила его за стремя, она прилипнула к седлу его и с отчаяньем во всех чертах не выпускала его из рук своих. два дюжих козака взяли ее бережно и унесли в хату. но, когда выехали они за ворота, она со всею легкостию дикой козы, несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою силою остановила лошадь и обняла одного из них с какою-то помешанною, бесчувственною горячностию; ее опять увели. молодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца своего, который, однако же, с своей стороны, тоже был несколько смущен, хотя не старался этого показывать. день был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали как-то в разлад. они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только стояли на земле две трубы от их скромного домика, да одни только вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо летевшую через него с своих свежих, быстрых ножек. вот уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от телеги одиноко торчит на небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издали горою и всё собою закрыла. — прощайте и детство, и игры, и всё, и всё! все три всадника ехали молчаливо. старый тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда почти плачет козак, желавший бы, чтобы вся жизнь его была молодость. он думал о том, кого он встретит на сечи из своих прежних сотоварищей. он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась. сыновья его были заняты другими мыслями. но нужно сказать поболее о сыновьях его. они были отданы по двенадцатому году в киевскую академию, потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его. они тогда были, как все поступавшие в бурсу, дики, воспитаны на свободе, и там уже они обыкновенно несколько шлифовались и получали что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. старший, остап, начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. четыре раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый. но, без сомнения, он повторил бы и в пятый, если бы отец не дал ему торжественнаго обещания продержать его в монастырских служках целые двадцать лет и не поклялся наперед, что он не увидит запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам. любопытно, что это говорил тот же самый тарас бульба, который бранил всю ученость и советовал, как мы уже видели, детям вовсе не заниматься ею. с этого времени остап начал с необыкновенным старанием сидеть за скучною книгою и скоро стал на ряду с лучшими. тогдашний род учения страшно

ну, пойдем, дети! “ сказал бульба. у крыльца стояли оседланные кони. бульба вскочил на своего чорта, который бешено отшатнулся, почувствовав на себе двадцатипудовое бремя, потому что бульба был чрезвычайно тяжел и толст. когда увидела мать, что уже и сыны ее сели на коней, она кинулась к меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то нежности; она схватила его за стремя, она прилипнула к седлу его и с отчаяньем во всех чертах не выпускала его из рук своих. два дюжих козака взяли ее бережно и унесли в хату. но, когда выехали они за ворота, она со всею легкостию дикой козы, несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою силою остановила лошадь и обняла одного из них с какою-то помешанною, бесчувственною горячностию; ее опять увели. молодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца своего, который, однако же, с своей стороны, тоже был несколько смущен, хотя не старался этого показывать. день был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали как-то в разлад. они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только стояли на земле две трубы от их скромного домика, да одни только вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо летевшую через него с своих свежих, быстрых ножек. вот уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от телеги одиноко торчит на небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издали горою и всё собою закрыла. — прощайте и детство, и игры, и всё, и всё! все три всадника ехали молчаливо. старый тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда почти плачет козак, желавший бы, чтобы вся жизнь его была молодость. он думал о том, кого он встретит на сечи из своих прежних сотоварищей. он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась. сыновья его были заняты другими мыслями. но нужно сказать поболее о сыновьях его. они были отданы по двенадцатому году в киевскую академию, потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его. они тогда были, как все поступавшие в бурсу, дики, воспитаны на свободе, и там уже они обыкновенно несколько шлифовались и получали что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. старший, остап, начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. четыре раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый. но, без сомнения, он повторил бы и в пятый, если бы отец не дал ему торжественнаго обещания продержать его в монастырских служках целые двадцать лет и не поклялся наперед, что он не увидит запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам. любопытно, что это говорил тот же самый тарас бульба, который бранил всю ученость и советовал, как мы уже видели, детям вовсе не заниматься ею. с этого времени остап начал с необыкновенным старанием сидеть за скучною книгою и скоро стал на ряду с лучшими. тогдашний род учения страшно расходился

подробнее - на -

новаторство его проявляется в идейно-художественной области, и в области языка и стиха. но при всей сложности, при заметном разнообразии своих пристрастий жуковский по сути своей, по основным тенденциям своего творчества был поэтом именно романтического склада и направления.