Какую роль играл пимен в трагедии борис годуноа

Пимен — не лицо; не было для него и прототипа среди летописцев xvii века. в лице пимена пушкин с большим мастерством дал обобщённый образ монаха-летописца древней руси. таким он виделся поэту со страниц древних летописей, пленявших пушкина «своею иноческой простотой и неизъяснимой прелестью». ценнейшим качеством летописца пушкин считает отношение к своему труду как к высокому гражданскому долгу, за который он несёт ответственность: исполнен долг, завещанный от бога мне, грешному. высокое достоинство видит пушкин в том, что пимен пишет свою летопись для народа: да потомки православных земли родной минувшую судьбу. пушкин подчёркивает и такие важные качества летописи, как её правдивость («правдивые сказанья перепишет»), отсутствие непосредственно выраженных пристрастий её автора, широту охвата жизненных явлений. завещая григорию продолжать его труд, пимен говорит: описывай, не мудрствуя лукаво, всё то, чему свидетель в жизни будешь: войну и мир, летописец, по пушкину, в своей летописи говорит не только о «трудах, славе и добре» царей, но и о их «грехах» и «тёмных деяньях». сообщение пимена о том, что он намерен закончить свою летопись сказанием об убиении димитрия, вызывает такой отклик григория: борис, борис! всё пред тобой трепещет. а между тем отшельник в темной келье здесь на тебя донос ужасный пишет. и не уйдёшь ты от суда мирского, как не уйдёшь от божьего суда. таким образом, летопись в изображении пушкина — это и руси, и голос народа, устами летописца изрекающего свой приговор над царями. несмотря на то что реальные летописцы xvii века по своему характеру и как писатели-публицисты не были похожи на пимена, от образа летописца, хотя и идеализированного, и от всей картины, нарисованной поэтом в сцене в чудовом монастыре, веет подлинной стариной: «всё так глубоко проникнуто духом, так глубоко верно истине,— говорит белинский,— как только мог это сделать лишь гений пушкина — истинно национального поэта».

От героев былых времён не осталось порой имён. те, кто приняли смертный бой, стали просто землёй и травой. только грозная доблесть их поселилась в сердцах живых, этот вечный огонь, нам завещанный одним, мы в груди храним…