Как правильно писать у дяди или у дяде и почему зарание спосибо

— я не всегда была старой и немощной, я жила в деревне, у меня была се­мья, хороший муж. но пришли немцы, муж, как и другие мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. мы, женщины, поддерживали своих мужчин, чем могли. об этом ста­ло известно немцам. они приехали в деревню рано утром. выгнали всех из домов и, как ско­тину, погнали на станцию в соседний городок. там нас уже ждали вагоны. людей набивали в те­плушки так, что мы могли только стоять. ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. когда нас наконец выгрузили из ваго­нов, то некоторые были уже не в состоянии дви­гаться. тогда охрана стала сбрасывать их на зем­лю и добивать карабинов. а потом нам показали направление к воротам и сказали: «бегите». как только мы пробежали половину расстояния, спустили собак. до ворот добежали самые сильные. тогда собак отогнали, всех, кто остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых по- было написано: «каждому — свое». с тех пор, мальчик, я не могу смотреть на высокие печные трубы.

она оголила руку и показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, бли­же к локтю. я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?

— это мой номер в  освенциме.

помню, что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как ей повезло дожить до этого дня. про сам лагерь и о том, что в нем происходило, она не расска­зывала мне ничего, наверное, жалела мою детскую голову.

об освенциме я узнал уже позд­нее. узнал и понял, почему моя соседка не мог­ла смотреть на трубы нашей котельной.

мой отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории. досталось им от немцев, ох, как досталось. а когда наши по­гнали немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки — завтрашние солдаты, решили их расстрелять. собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик — увидел скопление людей и дал рядом очередь. немцы на землю, а пацаны — врассыпную. моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но убежал. не всем тог­да повезло.

в германию мой отец входил танкистом. их танковая бригада отличилась под берли­ном на зееловских высотах. я видел фотогра­фии этих . молодежь, а вся грудь в орде­нах, несколько человек —  герои. многие, как и мой папа, были призваны в действующую ар­мию с оккупированных земель, и многим было за что мстить немцам. поэтому, может, и воева­ли так отчаянно храбро.

шли по европе, осво­бождали узников концлагерей и били врага, до­бивая беспощадно. «мы рвались в саму герма­нию, мы мечтали, как размажем ее траками гу­сениц наших танков. у нас была особая часть, даже форма одежды была черная. мы еще сме­ялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».

сразу по окончании войны бригада моего отца была размещена в одном из маленьких не­мецких городков. вернее, в руинах, что от него остались. сами кое-как расположились в подва­лах зданий, а вот помещения для столовой не было. и командир бригады, молодой полков­ник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площа­ди городка.

«и вот наш первый мирный обед. полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты си­дят не на земле или на танке, а, как положено, за столами. только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать дети. кто-то сто­ит, а кто-то уже и стоять от голода не может. стоят и смотрят на нас, как собаки. и не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю ти­хонько, а все наши , не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».

а потом они кормили детей, отда­вали все, что только можно было каким-то обра­зом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насилова­ли, сжигали, расстреливали отцы этих детей на захваченной ими нашей земле.