15 предложений о тарасе бульбе (о характере )

Когда тарас был ещё тарасиком, он бегал босиком и без штанов, с вечно сопливым носом, по своёму хутору. голодное было время, 16-й век шёл, жрать было нечего и работы не было никакой. тарас частенько убегал в степь. там он ловил мышов и тараканов, потом жарил на костре, а то и так лопал. правда потом маялся животом и делал везде кучки, как паршивый котэ. матушка ему говаривала, что мол, хватит бегать -то, давай бульбу садить, а то придёт зима и сдохнем до смерти от голода. а тому всё ни почём, лень ему было, но когда пришла осень, он всё же взял одну картовку и закопал её где-то. через неделю он пошёл собирать свой урожай, но не нашёл то место, куда он её воткнул. заревел тарасик на весь хутор, как колхозный бык, жрать-то нече, а хоцца, а нетука! вот оказия-то! с тех пор и стали его звать бульбой. и когда на них напали польские шляхи в 18-ом веке, тарасу уже стукнуло 50 лет и он стал предводителем партизанского отряда борьба шла вяло и безрассудно, ума то мало было, куда что направить и куда повернуть--он плохо понимал, вот тогда он со своей братией и сел писать письмо турецкому султану, мол, ради христа, я тебе мешок картошки отвалю. султан говорит--ладно, а сам собрал войско, да и напал на залежну украину. долго они мусолили друг дружку, а в перерывах пили горилку, да жрали сало, свиньи то ещё остались по хуторам, а вот коней уже всех сожрали и не на ком стало воевать. тогда они попросили перемирие и уехали все в турцию на курорт. там их всех и перебили до это время назвали турецким гамбитом, которое впоследствии стали употреблять в шахматах. мол, нечего шататься по курортам, когда родина в опасности.

Побег для героев сопрягается не только со стремлением обрести утраченную свободу, но и с душевной тягой “почувствовать себя вновь солдатами”, вернуть ту ясность мироощущения, которая невозможна в атмосфере лагерных доносов и которая была на войне: “есть командир, есть цель. уверенный командир и трудная цель. есть оружие. есть свобода. можно спать спокойным солдатским сном даже в эту пустую бледно-сиреневую полярную ночь”. неслучайно описание побега строится у шаламова на военных ассоциациях, что особенно заметно при передаче поведения пугачева, который раскрывается здесь как личность пассионарного склада: он “скомандовал”, “не велел”, “командование принял майор пугачев” героика этого побега окрашена в рассказе как в возвышенные, так и в безысходно-трагические тона. с одной стороны, сама подготовка к “бунту” высветила в душах людей, так или иначе причастных к данному замыслу, не распыленные лагерем элементы человечности, что становится очевидным в воспоминаниях пугачева о “не выдавших” его лагерниках, с которыми он делился своими планами (“никто не побежал на вахту с доносом”), — воспоминаниях, которые даже отчасти “мирили пугачева с жизнью”. вместе с тем ощущение обреченности бунта сквозит уже в самих интонациях повествования о побеге и особенно заметно проступает в, казалось бы, спонтанном, полушутливом разговоре ашота и малинина об изгнании, в подтексте которого сокрыто отчаянное переживание человеком своей отверженности высшими силами.