Что сказал гоголь в ответ на критику белинским его произведения "мертвые души"

Роль белинского в восприятии современным читателем творчества гоголя вообще и его бессмертной поэмы в частности неоднозначна. с одной стороны, мы ценим наследие великого критика, который по его собственному выражению, “любил гоголя до самозабвения” и умел тонко чувствовать его поэзию. но существует и другое мнение, распространенное, главным образом, среди и философов зарубежья. эту точку зрения предельно ясно и категорично выразил известный философ послеоктябрьского периода ильин, говоривший о вине “бескультурного белинского”, который приклеил гоголю-художнику “ярлык обличителя”. действительно, читая статьи белинского и его письма к гоголю, мы заметим, что на взгляды критика в значительной мере оказывают влияние его политические убеждения: революционер-демократ, разночинец по происхождению, он пытается увидеть в “мертвых душах” прежде всего критику крепостного права и желание заклеймить паразитизм помещичьего класса. художник-обличитель, по белинскому, создает произведение, “беспощадно одергивающее покров с действительности”, выставляющее на всеобщее обозрение и осмеяние то низкое, что выявил автор в окружающем мире. неужели именно это “низкое” и удалось “выхватить из тайника народной жизни” гоголю? проследим ход размышлений ильина: в “мертвых душах” на первый план выходит проблема пошлости как стихия общественной жизни. что же, белинский считает, что пошлость как одна из черт национального характера и есть то “чисто , национальное”, что заслуживает внимания в произведении? (то есть не сама, конечно, пошлость, а ее обличение.) неужели весь смысл главного труда великого художника сводится к борьбе с конкретными пороками социальной действительности? может показаться: а почему бы и нет? даже н. бердяев писал, что “мещанство — это традиционная проблема” “ было доселе такого “для общественности важного произведения” — так белинский оценивает с точки зрения социальной значимости общее значение поэмы; это вообще характерно для критиков революционно-демократического лагеря. мы не будем, объясняя это положение, называть кри- тика “бескультурным”, но склонны все же оставлять за право на приоритет этической идеи над социально-правовой. именно поэтому попробуем найти более глубокий смысл гоголевского произведения. “вовсе не губерния, — писал автор “мертвых душ”, — и не несколько уродливых помещиков есть предмет поэмы”. но что же? тут выясняется, что белинский вовсе не был так уж неправ, выдвигая на первый план проблему пошлости. только белинский посмотрел на нее совершенно под иным углом, нежели автор. гоголь писал, что “ человека” его собственная пошлость и ничтожество испугали больше, чем все остальные его пороки. “явление замечательное! испуг прекрасный! в ком такое неприятие пошлости, в том, верно, заключено все противоположное пошлости”. эти слова вплотную приближают к разгадке одного из самых таинственных вопросов, связанных с “мертвыми душами”. этот момент стал предметом яростных споров сразу же после выхода первого тома в свет — имеется в виду вопрос о патриотизме гоголя, об истинном и ложном понимании национальности его творчества. были и такие “патриоты”, которые обвиняли писателя в ненависти ко всему , таким своеобразным способом поддерживая белинского с его версией гоголя-обличителя. “творение чисто , национальное”, — пишет белинский, но тут же автора творения в “ любви и горячности к своему родному и отечественному”. великий критик одергивает великого писателя за “некоторые, — к счастью, немногие места”, где, видно, гоголь “забывает” о своей роли обличителя и слишком восхищается той самой жизнью, с которой должен был “сорвать покров”. гоголь писал: “истинная национальность в сам

Япрочел с прискорбием статью вашу обо мне во втором № «современника». не потому, чтобы мне прискорбно было то унижение, в которое вы хотели меня поставить в виду всех, но потому, что в ней слышится голос человека, на меня рассердившегося. а мне не хотелось бы рассердить даже и не любившего меня человека, тем более вас, о котором я всегда думал, как о человеке меня любящем. я вовсе не имел в виду огорчить вас ни в каком месте моей книги. как это вышло, что на меня рассердились все до единого в россии, этого я покуда еще не могу сам понять. восточные, западные и неутральные — все огорчились. это правда, я имел в виду небольшой щелчок каждому из них, считая это нужным, испытавши надобность его на собственной своей коже (всем нам нужно побольше смирения), но я не думал, чтоб щелчок мой вышел так грубо-неловок и так оскорбителен. я думал, что мне великодушно простят и что в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора. вы взглянули на мою книгу глазами рассерженного человека и потому почти всё приняли в другом виде. оставьте все те места, которые покаместь еще загадка для многих, если не для всех, и обратите внимание на те места, которые доступны всякому здравому и рассудительному человеку, и вы увидите, что вы ошиблись во многом. я не даром молил всех прочесть мою книгу несколько раз, предугадывая вперед все эти недоразумения. поверьте, что не легко судить о такой книге, где замешалась собственная душевная человека, не похожего на других, и притом еще человека скрытного, долго жившего в себе самом и страдавшего неуменьем выразиться. не легко было также решиться и на подвиг выставить себя на всеобщий позор и осмеяние, выставивши часть той внутренней своей клети, настоящий смысл которой не скоро почувствуется. уже один такой подвиг должен был бы заставить мыслящего человека задуматься и, не торопясь подачей собственного голоса о ней, прочесть ее в разные часы своего душевного расположения, более спокойного и более настроенного к своей собственной исповеди, потому что в такие только минуты душа способна понимать душу, а в книге моей дело души. вы бы не сделали тогда тех оплошных выводов, которыми наполнена ваша статья. как можно, например, из того, что я сказал, что в критиках, говоривших о недостатках моих, есть много справедливого, вывести заключение, что критики, говорившие о достоинствах моих, несправедливы? такая логика может присутствовать в голове только раздраженного человека, продолжающего искать уже одно то, что способно раздражать его, а не оглядывающего предмет спокойно со всех сторон. ну а что, если я долго носил в голове и обдумывал, как заговорить о тех критиках, которые говорили о достоинствах моих и которые по поводу моих сочинений разнесли много прекрасных мыслей об искусстве? и если я беспристрастно хотел определить достоинство каждого и те нежные оттенки эстетического чутья, которыми своеобразно более или менее одарен был из них каждый? и если я выжидал только времени, когда мне можно будет сказать об этом, или, справедливей, когда мне прилично будет сказать об этом, чтобы не говорили потом, что я руководствовался какой-нибудь своекорыстной целью, а не чувством беспристрастия и справедливости? пишите критики самые жесткие, прибирайте все слова, какие знаете, на то, чтобы унизить человека, способствуйте к осмеяныо меня в глазах ваших читателей, не самых чувствительнейших струн, может быть, нежнейшего сердца,- всё это вынесет душа моя, хотя и не без боли и скорбных потрясений. но мне тяжело, тяжело (говорю вам это истинно), когда против меня питает личное озлобление даже и злой человек, не только добрый, а вас я считал за доброго человека. вот вам искреннее изложение чувств моих!

ответ:

она красивая.тихая.приятная. хорошая.