Отзыв о стихотворении о.берггольц я иду по местам боёв

Реальные черты характера раскрываются и в образе солохи, расчетливой и хитрой женщины, ловко со своими многочисленными обожателями. солоха «так умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает между прочим заметить, мало было нужды до красоты), что к пен хаживал и голова, и дьяк осип никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и чуб, и казак касьян. и, к чести се сказать, она умела искусно обходиться с ними. ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть соперник… может быть, эти самые хитрости и сметливость ее были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что солоха точно ведьма».  замечательным юмором овеян образ старого ловеласа казака чуба, человека недалекого, туго соображающего и в то же время , самоуверенного. выразителен и образ дьяка, занятого поисками земных утех, выступающего в качестве одного из «солидных» конкурентов в шеренге обожателей солохи.  характерная особенность «ночи перед рождеством» состоит в том, что наряду с образами, взятыми из народной среды, здесь показаны столичные верхи, рядом с фантастикой нарисованы реальные фигуры. включение в повесть картин, изображающих петербург, несомненно, содержит в себе определенное сопоставление их со сценами и образами народной жизни. вакулу более всего поразило в петербурге обилие «панства». «господ, в крытых сукном шубах, он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать. «боже ты мои, сколько тут панства! - подумал кузнец.- я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких чудных бричках со стеклами, те, когда не городничие, то верно комиссары, а может еще и больше». в первоначальной редакции «ночи перед рождеством» впечатление вакулы от петербурга было выражено несколько острее: «и в друг увидел в крытых сукном тубах, что не знал, кому шапку снимать. «боже ты мой! сколько (чиновничества) панства тут»,- подумал кузнец».  иронический тон гоголь сохраняет и при описании придворной знати, подчеркивая то соединение надменности и раболепия, высокомерия и трусливого заискивания, которое характерно для знатных особ. «минуту спустя, вошел в сопровождении немой спиты количественного росту довольно плотный человек в гетманском мундире, в желтых сапожках. волосы на нем были растрепаны, один глаз немного крив, па лице изображалась какая-то надменная величавость, во всех движениях видна была привычка повелевать. все генералы, которые расхаживали довольно спесиво в золотых мундирах, засуетились и с низкими поклонами, казалось, ловили его слово и даже малейшее движение, чтобы сейчас лететь выполнять его».  потемкин нарисован в «ночи перед рождеством» властным и хитрым сановником, лукавым царедворцем. заранее дав «наставления» запорожцам о том, как и что им говорить на приеме у царицы, он зорко следит за исполнением своего «режиссерского» плана. в повести содержится ясное указание на то, что приезд запорожцев в столицу связан с уничтожением запорожской сечи, прежних казацких вольностей. это придает образу потемкина, так же как и образу екатерины ii, отнюдь не «благостный» облик. вместе с тем очевидно, что писатель не стремился нарисовать портрет екатерины ii в обличительном духе.  сопоставление картин народной жизни и картин сановного петербурга в «ночи перед рождеством» широко не развернуто, и тем не менее оно весьма существенно как выражение общей направленности «вечеров». тут мы видим развитие тех идей, которые высказаны от имени рудого панька в его «предисловии» к «вечерам», когда «издатель» повестей сравнивал народный быт с бытом и жизнью знати.  в «ночи перед рождеством», так же как и в других повестях, гоголь широко использовал народные легенды и сказания. в сравнении с «майской ночью» и «сорочинской ярмаркой» фантастика в «ночи перед рождеством» представлена более широко. и в то же время здесь с большей выразительностью и силой осуществлено ее «снижение», развернуто своеобразное ее «обытовление». переключенная в «бытовой» план, показанная в юмористическом освещении, фантастика теряет свои очертания необычного, страшного и непонятного, становясь чем-то смешным и забавным. фантастические фигуры и образы предстают в «ночи перед рождеством» и качестве носителей мелочных житейских страстей и стремлений. «одна только ночь оставалась ему (черту) шататься на белом свете; но и в эту ночь оп выискивал чем-нибудь выместить на кузнеце свою злобу. и для этого решился украсть месяц… таким-то образом, как только черт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось так темно, что не всякий бы нашел дорогу к шинку, не только к дьяку. ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. тут черт,  подъехавши  мелким бесом, подхватил ее пол, руку и  пустился нашептывать па ухо то самое, что обыкновенно нашептывают всему женскому роду».