Написать краткий пересказ к.д.воробьёва "гуси-лебеди"

На "эталон" не похоже даже тогда, когда пишется о сходном и страшном. две страницы из романа "солдатами не " и две - из рассказа "гуси-лебеди". синцов, герой симонова, теряет руку в боях под сталинградом. марьянов, герой воробьева, теряет руку на операционном столе. первый эпизод описан умело и "грамотно": множество как бы случайных деталей (во время атаки взгляд героя цепляется за мелочи). потом - резкий удар по руке. синцов смотрит на "обрубленную" левую кисть, осколки кости. и - во время перевязки - стоически переносит боль ("еще надеялся, что не закричит от нее"). после - будут еще рассуждения в госпитале: "на этот раз война все-таки добилась своего - укоротила тебя, списала! а если не хочешь смириться с этим, это теперь твое личное дело. " - и далее, далее, далее. герой рассказа "гуси-лебеди" тоже переносит боль по-спартански. но воробьев не "описывает" и не "заостряет внимание". мягкие и холодные пальцы хирурга, ощупывающие раненую руку марьянова, - чувствуешь, как чувствуешь и холодный пот на лбу героя, и резкую боль, и жуть, вошедшую внутрь его души, когда он понял, что лишился руки. и после - со вздохом и смотришь на врача: "хирург сморщил нос, пошевелил сединой бровей и низко склонился к лицу марьянова. - и совсем не рука, - сказал он ласково, как ребенку, - не рука, а кисть. и к тому же - левая кисть. ну, будьте же до конца умницей. - и запеленатыми в марлю губами поцеловал марьянова в лоб". после двух мучительных страниц воробьева - "деревянной" кажется проза "всенародно известного". советский читатель был доверчив. он верил, что "солдатами не " - правда "на века". и он ничего не слышал о воробьеве. но дар художника (то, что и дает произведению по-настоящему долгую жизнь) - это не только умение "слова складывать", не только умение "видеть и подмечать". это умение писать словно бы "помимо слов". за многотомным произведением симонова проглядывало "сочинительство", некогда отвергнутое воробьевым. и тем более поражает: рассказ воробьева был написан в 1952-м, роман симонова - в 1964-м. зрелый симонов и ранний воробьев. а ведь к 1964-му уже появится повесть "убиты под москвой", после которой трудно было написать о войне что-либо равное, и уже имя воробьева, автора "неправильного" и "подозрительного", станет на долгие годы непроизносимым. быть "до жути одиноким" - судьба избранных. разница между константином воробьевым и "разрешенной" баталистикой не сводилась к различию между прозой "лейтенантов" и прозой "военных корреспондентов". "лейтенантов" критики часто выстраивали в одну шеренгу, которая равнялась на виктора некрасова. долю правды в таком "выпрямлении" военной прозы по "окопам сталинграда" найти можно. но воробьева в этой шеренге не было. честность некрасова и честность воробьева - одной природы. но некрасов ближе к правде документа. воробьев - к той художественной правде, которая была завещана ее xix веком. "ночной бой. самый сложный вид боя. бой одиночек. боец здесь все. власть его неограниченна. инициатива, смелость, инстинкт, чутье, находчивость - вот что решает исход. здесь нет массового, самозабвенного азарта дневной атаки. нет чувства локтя. нет "ура", облегчающего, все закрывающего, "ура". нет зеленых шинелей.

"темное царство" в драме а.н.островского, приняло поражение в "схватке" с катериной. она не поддалась его воздействиям, она не под людьми, как это делали многие персонажи "калинина", ради своей выгоды. катерина всегда верила что станет свободной, верила в свою небольшую мечту. не каждый может в одно мгновение оставить жизнь, катя была сильна духом, она была смелой, и решилась на такой поступок, спрыгнув со скалы катя улетела, как она и мечтала "я говорю отчего люди не летают, так как птицы. знаешь, мне иногда кажется что я птица. когда стоишь на горе, тебя так и тянет лететь. вот бы разбежалась, подняла руки и полетела. нешто попробывать теперь? " , она стала точно "птичкой на воле". она выиграла в этой борьбе.