Сочинение про вакулу из ночь перед рождеством надо

Вакула-кузнец — главный герой повести \"ночь перед рождеством\", открывающей вторую часть «вечеров».  в. влюблен в капризную дочь богатого козака корния чуба, черноокую семнадцатилетнюю оксану. та в насмешку требует добыть для нее черевички (туфельки), какие весят сама царица, — иначе не выйдет замуж за в.; кузнец бежит из села с намерением никогда в него не возвращаться — и случайно прихватывает мешок, в который его мать, сорокалетняя ведьма солоха, спрятала ухажера-черта, когда нагрянули к ней другие кавалеры. повторив сюжетный ход повести о»шв. иоанне, архиепископе новгородском,»шв. антонии римлянине, в. исхитряется оседлать черта и, угрожая тому крестом, отправляется в петербург. смешавшись с толпой запорожцев, проникает во дворец; выпрашивает у екатерины великой царские черевички. тем временем напуганная оксана успевает без памяти влюбиться в кузнеца, понапрасну ею обиженного и, может статься, потерянного навсегда. черевички доставлены, но свадьба состоялась бы и без них.  от сцены к сцене тональность повествования все мягче, все насмешливее; образ «мирового зла», с которым предстоит совладать кузнецу, все несерьезнее. развязывая мешок с чертом, в. задумчиво произносит: «тут, кажется, я положил струмент свой»; и на самом деле — нечистой силе предстоит послужить «струментом» ловкому кузнецу; не и жалобно-комичная просьба черта: «отпусти только душу на покаяние; не клади на меня страшного креста! »  как большинство героев «вечеров», в. прописан в полулегендарном прошлом. в данном случае это условный «золотой век» екатерины, накануне отмены запорожской вольницы, когда мир не был еще так скучен, как сейчас, а волшебство было делом обычным, но уже не таким страшным, как прежде. ведьмы и демоны не то чтобы приручены, но уже не всевластны и подчас смешны. черт, верхом на котором путешествует в., — «спереди совершенно », с узенькой вертлявой мордочкой, кругленьким пятачком, тоненькими ножками. он скорее похож на «проворного франта с хвостом», чем на черта, избиваемого во время страшного суда грешниками, каким изобразил его в. (в. не только кузнец; он еще и богомаз) на етене церкви, до петербургского вояжа. и тем более не похож он на того страшного дьявола в аду, какого в. намалюет позже, «во искупление» этой поездки («такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо бач, яка кака намальована! »). больше того, самый образ оседланного черта отражен во множестве сюжетных зеркал (мать в., «черт-баба» ведьма солоха, в самом начале повести неудачно приземляется в печке — и черт оказывается верхом на ней; отец оксаны чуб, один из многочисленных ухажеров солохи, спрятан в мешок, где уже сидит дьяк); то, что смешно, уже не может быть до конца страшно.  это во-первых; во-вторых, в. соприкасается с нечистью, используя зло во благо (хотя бы свое личное благо — не когда-нибудь, а именно в ночь перед рождеством. по логике «вечеров», в «малом», календарном времени языческая обыденность настолько отличается от навечерий церковных праздников, насколько в большом, времени ветхая древность отличается от недавнего прошлого. чем ближе к рождеству и пасхе, тем зло активнее — и тем оно слабее; предрождественская ночь дает нечисти последний шанс «пошалить» — и она же ставит предел этим «шалостям», ибо повсюду уже колядуют и славят христа.  в-третьих, в. при всей своей «кузнечной» силе невероятно простодушен. а главное, он самый набожный из всех жителей села; о набожности героя рассказчик сообщает с мягким юмором, — но возвращается к этой теме неотступно, вплоть до финала. (вернувшись из «путешествия», в. просыпает праздничную заутреню и обедню, огорчается, воспринимает это как расплату за общение с нечистым, которого он на прощание высек, но не перекрестил; успокоение приходит к герою лишь после твердого решения в следующую неделю исповедаться во всем попу и с сегодняшнего дня начать бить «по пятидесяти поклонов через весь год».

1)x=3; 9.2)x=1; 2; 4; 5; 6; 7; 8. 173; 179. 231; 232; 234; 235; 236; 237; 238.